Последний раз такое состояние у меня было давно. Тогда, столетие назад, в небольшом сельском городке Франции некий верный последователь ван Хельсинга выследил одного моего друга и загнал ему в грудь осиновый кол, потом отрезал голову, набил рот чесноком и сжег тело. Я узнал об этом только через неделю.

Нас было трое, и ярость кипела в нас. Ночью мы ворвались в городок и… Словом, мало кому посчастливилось уцелеть в той пляске смерти.

А мой друг никого не убивал в этом городке. Просто кому-то он показался подозрительным, кто-то видел зловещий, как ему показалось, блеск в его глазах, кто-то заметил, что он не касается серебра и не любит бывать на солнце. На основании этих улик город вынес моему другу смертный приговор, подписывая тем самым приговор самому городу.

Времени у меня было мало. По счастью, «линкольн» Эдика оказался настоящим передвижным арсеналом на четырех колесах. Я нашел дробовик под полкой багажника и три автоматических пистолета под сиденьями. Пистолеты я рассовал за пояс, дробовик положил рядом с собой, вынул из багажника и упрятал под заднее сиденье свой меч. Когда «линкольн» выезжал из леса на проселочную дорогу, я был готов ко всему.

На трассе американский монстр выжимал около двухсот километров в час, оставляя за собой возмущенные крики и резкие гудки «подрезанных» мною водителей. Притаившийся в засаде сотрудник ДПС с радаром махнул было своим жезлом, но когда я направил на него пучок своей ярости, почему-то предпочел ретироваться обратно в кусты и поискать более доступную добычу. В город я тоже въехал без проблем, только вот скорость пришлось сбросить. Моя агрессивная манера вождения не вписывалась в размеренный поток столичных жителей.

Скверик, в котором мне назначили встречу, я знал. Я не любитель подобной романтики, уже много лет, как не любитель, но признаюсь, что совершил с Ольгой там несколько прогулок, дыша свежим ночным воздухом и наслаждаясь ощущением тьмы. Днем там должно быть полно детей и пенсионеров. По идее, охотникам они должны мешать. Но тех, кто назначал мне встречу, это не заботило, стало быть, не волновало и меня.

За десять минут до назначенного срока я припарковал автомобиль в неположенном месте, спрятал свой арсенал под доставшийся мне в наследство от Эдика плащ и пошел на встречу своей судьбе.

Детишек было необычно мало. То ли жаркая пора заставила родителей увести их всех на дачи, в деревни или отправить в летние лагеря, то ли каким-то шестым чувством они поняли, что сегодня на свою излюбленное место для игр лучше не соваться. Пенсионеры… Читающие свежие газеты старички и вяжущие на скамейках старушки являются неотъемлемым атрибутом любого скверика или аллеи, но сегодня и их было вдвое меньше обычного. Наверное, тоже что-то почувствовали.

Посреди сквера, возле статуи то ли какому-то поэту, то ли космонавту, стояли двое мужчин, так же идеально вписывающихся в атмосферу прекрасного летнего денька, как и ваш покорный слуга. Они были в темных длинных плащах, на лицах написана мрачная решимость и… вера. Ватиканские боевики.

Один был постарше, чуть ниже ростом, смуглый, с итальянскими чертами лица. Я определил его, как самого отца Доминика. Второй был типично выраженным славянином, волосы светлые, фигура атлетическая, военная выправка. Плащ висел на его фигуре как-то неправильно, скрывая оружие, по размерам не предназначенное для того, чтобы быть скрытым плащом. Да и я, со своим дробовиком и мечом вряд ли выглядел лучше.

Я двинулся к сладкой парочке.

— Стой, — скомандовал отец Доминик, когда я был в пяти метров от них. Стой, где стоишь, нежить.

— Где Ольга? — я остановился.

— Блудница в надежном месте, — сообщил отец Доминик. Глаза его горели фанатичным огнем человека, свято верующего, что бьется он за правое дело.