— Оскар, могу я вас кое о чем спросить? — вдруг став серьезным, проговорил он.

— Спрашивайте, о чем пожелаете.

— И про дом номер двадцать три по Каули-стрит?

— Про все, что пожелаете. — Оскар уже снова успокоился.

— Кому принадлежит дом?

— Тот, что на Каули-стрит? Понятия не имею, — небрежно ответил Оскар.

— Но вы снимали там комнаты?

Конан Дойл начал задавать вопросы мягко, так доброжелательный семейный доктор расспрашивает пациента о симптомах болезни, однако постепенно его спокойный, отеческий тон стал менее добродушным и больше похожим на перекрестный допрос в зале суда.

— Да, время от времени я снимал там комнаты, но не слишком часто, — ответил Оскар.

— Однако вам неизвестно, кто является владельцем дома?

— Ни в малейшей степени. Мне предложили комнаты в нем О’Доннован и Браун, чья контора находится на Ладгейт-Серкус.

— Они выступают в роли агентов?

— Совершенно верно. Если снять дом целиком, это стоит четыре фунта в месяц, кажется, так, гинея за неделю и четыре шиллинга per diem, с полным обслуживанием. Вы подумываете о том, чтобы открыть практику в Лондоне, доктор?

Конан Дойл не отреагировал на шутку Оскара.

— С полным обслуживанием? — нахмурившись, переспросил он.

— Да, — сказал Оскар. — В доме, как правило, всегда есть добрая душа, вроде миссис О’Киф, которая следит за удобствами постояльцев.

— Я не понимаю, Оскар. У вас большой дом с кучей комнат на Тайт-стрит. Зачем вам еще один в Вестминстере, особенно за четыре шиллинга в день?

— Помещения на Каули-стрит можно снимать на половину дня, Артур. О’Доннован и Браун изо всех сил стараются идти навстречу своим клиентам. Если я не ошибаюсь, один доктор за полкроны арендует дом утром по понедельникам. Я его ни разу не видел, но мне говорили, что, как правило, его посещают молодые женщины. И, насколько я понимаю, репутация у него не так чтоб очень блестящая.

— Оскар, вы не ответили на мой вопрос, — не унимался Конан Дойл.

— Тут нет никаких тайн, Артур, — проговорил Оскар без обиды. — Время от времени, когда у меня появляются ученики, которым я даю уроки, или мне нужно место, чтобы писать мои произведения, на пару дней я снимаю комнату на Каули-стрит. Все очень просто. На Тайт-стрит у меня жена, дети и слуги — а еще докучливые знакомые и наглые торговцы, которые приходят в любое удобное для них время, вне зависимости от того, приглашали их или нет. Только в полном одиночестве, когда никто и ничто не мешает, можно спокойно работать. Я знаю, что докторам необходимо, чтобы в их приемных толпился народ; поэты же нуждаются в тишине. Поэзия, как учил нас предок Роберта, есть чувство, осознанное в безмятежном спокойствии. На Тайт-стрит безмятежное спокойствие невозможно.

Кэб остановился около вокзала, но Конан Дойл еще не покончил со своими вопросами.

— Комнаты на Каули-стрит обычно снимают писатели? — спросил он.

— Писатели и музыканты. И еще художники. На самом деле все, кто угодно. Однажды я встретил там священника, викария. Он писал серию проповедей на тему семи смертных грехов и скорби, если не ошибаюсь. Иногда в доме снимают комнаты члены Парламента. Они приходят туда поиграть в карты с художниками и их натурщиками.

— Вы познакомились с Билли Вудом на Каули-стрит?

— Да, — просто ответил Оскар.

— Он работал натурщиком у кого-то из художников?

— Да, — удивленно подтвердил Оскар. — Как вы догадались?

— Вы говорили, что он был красивым юношей.