Обычно Оскар относился ко всем людям как к равным, не обращая внимания на возраст и известность. С Ирвингом дело обстояло иначе. Ирвинг был его героем. И я чувствовал, что Ирвингу часто бывало немного не по себе в обществе Оскара.
Мы пересекли лужайку перед Вестминстером и свернули на Грейт-Колледж-стрит.
— Быть может, мне следовало стать актером, Роберт, — с улыбкой сказал Оскар. — Я бы хотел войти в труппу Ирвинга.
— Вы и есть актер, Оскар, — заметил я.
— Да, — сказал он, неожиданно взмахнув тростью над головой. — Однако такая ужу меня судьба: постоянно играть одну и ту же роль. Я завидую Ирвингу. Сегодня он Ромео, завтра — Мефистофель. Я же всегда Оскар Уайльд.
— То есть Ромео, находящийся под влиянием Мефистофеля, — сказал я.
Оскар расхохотался, ему явно понравилась моя шутка. Я редко видел его в таком веселом настроении. Мы добрались до Литтл-Колледж-стрит.
— А где дом номер двадцать два? — спросил он. — Я ужасно проголодался. Насколько я помню, у Беллотти всегда превосходно кормят.
— Вот номер двадцать два, — сказал я, указывая на узкий дом из красного кирпича напротив нас. — Он похож на дом номер двадцать три по Каули-стрит.
— Работа того же архитектора, я полагаю, — сказал Оскар, не спуская глаз со здания, пока мы переходили дорогу.
Шторы в окнах второго этажа были задернуты. Окна первого и вовсе закрывали ставни. Дом выглядел заброшенным. Да и улица оставалась совершенно пустой. Мы оба внезапно заметили, как громко звучат наши голоса.
— У вас есть ключ?
— У меня ключ Беллотти, — ответил Оскар. — Но мы постучим, сегодня мы всего лишь гости. — И он принялся колотить в дверь. — Видите, как блестит молоток, Роберт. Здесь наверняка работает достойная экономка.
Мы немного помолчали, и Оскар снова постучал.
— Никого.
— Вы ошибаетесь, — возразил Оскар. — Она спускается сверху со свечой в руке. Смотрите. — И он показал на пятна света, танцующие на витражном стекле над входной дверью. — Думаю, мы с ней знакомы…
Дверь открыла дородная леди зрелого возраста в длинном платье из черного крепа и тафты. Поверх платья она надела белый накрахмаленный передник, ее голову украшал белый полотняный чепец с множеством ленточек, из-под которого виднелись рыжие локоны. В отличие от Оскара, я не сразу ее узнал.
— Миссис О’Киф, — сказал он, протягивая руку, когда женщина начала низко приседать в реверансе, в результате чего огонек свечи едва не поджег ленточки чепца. — Я надеялся, что меня ждет приятная встреча, но не мог на нее рассчитывать. Как поживаете?
— Со мной все хорошо, благодарение Господу, — ответила миссис О’Киф, выпрямляясь. — Да и вы прекрасно выглядите. — Она подняла свечу, чтобы свет упал на лицо Оскара. — Как и обещала, я молилась за вас.
— Святому Иуде, я полагаю.
— Не только ему, но и святой Цецилии… заходите, заходите, пожалуйста. — Она отошла в сторону и поманила нас в узкий темный коридор. — И, конечно, нашей благословенной святой Елене из церкви Святого Креста. Я всегда считала ее самой надежной заступницей. — Она закрыла за нами входную дверь, и мы оказались в круге света, который падал от свечи. Миссис О’Киф посмотрела на Оскара влюбленными глазами. — Как приятно снова вас видеть, сэр!
— Они здесь? Они пришли? Проводите их наверх, миссис О! — послышался голос сверху.
— Это каноник, благослови его Бог. Вас ждали. |