|
Я потеряла счет времени. Просто смотрела в одну точку и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник. Меня не покидало ощущение, что это начало конца. Слишком много смерти и боли. Настолько много, что наверное я никогда не смогу этого забыть. Остатки гордости и самоуважения остались где-то на дне всей той грязи, что я видела, и сожаление. Я не смогла его удержать. Он прав. Глупо было рассчитывать, что он станет моим навсегда. Получить эту шаткую уверенность в нашей любви, в том, что мне удалось то, чего никому не удавалось — укротить Николаса Мокану. Какое горькое заблуждение. Его не исправит никто и ни что. Даже дети больше не имеют значения. Ни одной ценности, которая могла бы остановить это безумие. Там снаружи слышались голоса, крики, топот ног, выстрелы. Мне было все равно. Я только думала о детях и Кристине с Габриэлем. О своей семье. Я старалась не думать о Нике. Отключится, но не получалось. Каждая мысль о нем причиняла дикую боль, невыносимую. Нет, это не ревность, не чувство, что меня предали. Это опустошенность и отчаяние. Возможно, меня не поймут. Мне не было больно от того что я видела его с другими женщинами, мне даже не было больно от того что их было настолько много. Можно сказать наоборот, именно количество и стирало рамки моего восприятия. Я не могла назвать это изменой. Это больше чем измена. Полное отчуждение, потеря уважения. Его уважения ко мне, как к матери своих детей. Ревновать к безликим многочисленным любовницам, которые поплатились жизнью за минуты наслаждения в его объятиях — это ниже моего достоинства, скорее я их жалела и в то же время завидовала им. Он не мучил их так долго как меня, не истязал и не убивал их душу. Меня же он выматывал морально, выжимал, ломал, топтал. Но даже не это сводило с ума. Убивало другое — он позволил себе пасть так низко, откуда ему уже не подняться. Нет, не в моих глазах, а в его собственных. Я слишком хорошо его знала. Для меня он по-прежнему оставался моим Ником. Моим мужем. Отцом моих детей и единственным мужчиной. Первым и последним. Я никогда и никого не смогу полюбить так, как люблю его. Это невозможно. Кто хоть раз испытал на себе страсть Николаса Мокану — стал рабом. И нет таких сил, такого лекарства способного излечить от этой болезни. Я наверное конченная мазохистка, но это моя боль, я ее выбрала, я согласилась и я пришла к нему и прихожу снова и снова. Иду за ним как за вечным адским огнем, сгораю, поднимаюсь, и снова иду. Туда, в его тьму. Только вернется ли он в этот раз обратно? Или уже нет дороги назад?
Снова послышались выстрелы, уже ближе, сирена внутри дома не смолкала. Сейчас меня не держали в подвале. Серафим отнес меня в какое-то странное помещение, похожее на склад, но совершенно пустое. Тусклые лампочки в центре потолка, без плафонов, с мелкими мошками, крутящимися вокруг и замертво падающими на светлое пятно вниз, на холодный серый кафель. Я прислушалась к звукам, встала с железной кровати и прокралась к двери. Там царил хаос. Я различала предсмертные стоны, крики ужаса и боли, мольбы и вдруг поняла — надо мной находятся темницы, те самые клетки с несчастными узниками и судя по всему сейчас их убивают. Всех. Это они так страшно кричат. Кто-то (можно подумать я не знаю кто), отдал приказ уничтожить пленных. Я прижалась к двери, закусив губу до крови, содрогаясь от ужаса. Я изо всех сил старалась не сойти с ума. Думать о детях. Меня приказали стеречь, меня не убьют. Хотя, кто знает. Мой муж меняет свои решения со скоростью звука. Я уже не могла быть не в чем уверенна. Любящий нежный отец смог превратится в жестокого тирана, который обрек своих детей на голодную смерть, разве он может пожалеть меня? Сомневаюсь. Я уже не имею над ним никакой власти. Я никто. Он от меня отказался.
В этот момент послышались шаги. Кто-то спускался к складу. Я вжалась в стену, мечтая с ней слиться, притаилась за дверью в ожидании. Задержала дыхание. Шаги стихли. Этот кто-то стоял совсем рядом. |
