Еще одни железные двери, решетки под током, нас провели вовнутрь и отца вежливо попросили остаться снаружи. Перед тем как провести меня за очередную железную дверь, к отцу подошел начальник охраны в сопровождении двух мужчин в длинных, странных балахонах до самой земли, в темных зеркальных очках.

— Госпожа Воронова, подождите.

Я резко обернулась и не удержалась:

— Мокану. Госпожа Мокану.

Мужчина снял очки и кивнул, приветствуя меня. Я подошла к ним и в нетерпении посмотрела на отца.

— Что все это значит? Почему мне не дают войти.

— Госпожа Мокану, подождите в стороне, мне нужно поговорить с вашим отцом наедине.

Но Влад взял меня за руку и крепко сжал.

— От нее нет секретов. Можно при ней.

Тот снова надел очки и теперь я не видела на кого из нас он смотрит.

— Заключенный только что вернулся с третьего допроса. Он в плохом состоянии, возможно потребуется несколько часов прежде чем можно будет его увидеть.

Я в отчаянии сдавила пальцы отца до хруста.

— Это не имеет значение. Через четверть часа мне придется ехать за новым разрешением, а это время. Я не думаю, что у нас его так много.

— Я был обязан предупредить. Прошу госпожа Мокану. У вас пятнадцать минут. Вас выведут после того как замигает красная лампочка. Я советую вам не подходить близко к решетке, не засовывать туда руки. По просьбе вашего отца за вами не будут наблюдать, поэтому вы будете не в полной безопасности.

Я кивнула и зашла в отворившуюся дверь, которая оказалась очередным лифтом, спускающимся вниз. Теперь запахло сыростью. Меня проводили вперед, по узкому коридору и впустили в подвальное помещение. Дверь за мной закрылась, а я прижала руку ко рту, чтобы не закричать. Я ожидала чего угодно…но только не этого…боже, не этого.

Ник висел на цепях, как распятое животное на бойне. На нем не осталось живого места, словно сдирали кожу живьем. Такие раны оставляет верба и плети, пропитанные ее ядом. Она разъела его кожу, волосы, из ран сочилась кровь и сукровица. Одежда висела на нем жалкими лохмотьями. Ник опустил голову на грудь.

Какая маленькая клетка, крошечная. В ней нет возможности даже развернутся. Стена, на которой он висел, а спереди решетка. Я подошла к нему, тяжело дыша, сдерживая дикий вопль отчаянья. Он наверняка без сознания. В таком состоянии невозможно кого-то слышать и чувствовать. И он голоден. Если бы это было не так, Ник бы восстанавливался. Но его намеренно не кормили, чтобы раны доставляли больше страданий. Я не знала, что сказать…у меня не было слов. На секунду мне показалось, что он мертв, я вцепилась в решетки руками, жадно вглядываясь в его лицо, стараясь услышать сердцебиение…услышала. Его сердце билось очень тихо, а мое собственное кричало и болело, истекало кровью. Задыхаясь, я протянула руку, чтобы тронуть его и в этот момент он дернул головой, чтобы избежать прикосновения. И я поняла…он знает, что я здесь…чувствует меня.

— Ник…ты меня слышишь…я знаю, слышишь. Это я…я пришла к тебе. Поговори со мной, пожалуйста.

Его голова слегка приподнялась, и он снова уронил ее на грудь. Дрогнули обожжённые веки. Он пытался приоткрыть глаза и не смог. Я застонала от бессилия, о того что с меня самой, словно, содрали кожу живьем.