В проеме двери появился охранник, с каменным выражением лица. Он вежливо попросил меня покинуть помещение. Стиснув челюсти, вытирая слезы, я выпрямилась и пошла за ним. Обернулась и вдруг увидела, что Ник смотрит мне вслед, не моргая, бросилась обратно, царапая ногтями автоматически задвигающуюся дверь.

— Дайте мне еще минутку, секундочку. Пожалуйста. Секундочку.

Я колотила в дверь, разбивая костяшки пальцев, ломая ногти. Охранник стоял сзади как каменное изваяние. Видно у него было указание не прикасаться ко мне. Я зашлась в истерике. Меня трясло словно в лихорадке, я кричала и цеплялась за проклятую дверь, в жалких попытках открыть.

Ник посмотрел на меня. Я видела его глаза…В них не было льда. Он прощался со мной…В его глазах не было равнодушия. Пусть меня пустят обратно…Я хочу сказать ему еще хоть слово. Один раз. Немножко. Господи. Еще один раз. Чьи-то руки крепко сжали меня, и я услышала голос отца.

— Тссс, тихо моя хорошая. Тихо, моя девочка. Давай я вынесу тебя отсюда. Вот так.

Он поднял меня за руки, а я вырывалась, пытаясь дотянуться до проклятой двери. Отец сильнее прижал меня к себе. Через несколько минут он вынес меня на улицу. Дождь все еще лил, холодный ветер пробирал до костей. Я уже не плакала, я спрятала лицо на плече Влада и вздрагивала.

— Они не могут вот так с ним, папа…Он голодает…они изуродовали его. Ты не представляешь, в каком он состоянии, — мой голос срывался, превращался в тихий шелест.

— Я знаю на что способна инквизиция Нейтралов, — тихо проговорил отец, закрывая меня от дождя, понес к машине.

— Не уезжай отсюда, подожди, — попросила я. Все еще тяжело дыша, судорожно стискивая пальцы, — мы должны что-то сделать, папа. Мы должны, понимаешь. Я не верю, что он виноват настолько, не верю. Кто-то выпустил меня оттуда, кто-то положил ящик крови в мою машину. Кроме него никто не мог. Папа, они казнят его…понимаешь? Они его убьют.

Я повернулась к отцу и наткнулась на тяжелый взгляд, пронзающий насквозь.

— Казнят, Марианна. Я ничего не могу сделать. Все что ты говоришь, уже не имеет никакого значения.

— Имеет. Все имеет. Ты — король. Ты все можешь. Тебя послушают. Ты должен…папа…должен.

Я вцепилась в воротник его рубашки, задыхаясь, захлёбываясь отчаяньем.

— Не послушают. Я ничего больше не могу, Маняша.

— Попытайся! — Взмолилась я, — просто попытайся!

— Я пытался!

— Ты лжешь! — закричала я и ударила его по груди, — ты лжешь! Если бы ты хотел ты бы вытащил его! Знаешь? И не надо! Я сама…я буду отстаивать его права. Никто не смеет казнить князя без суда и следствия.

Отец смотрел на меня, и скорбная складка пролегла у него на лбу:

— Скажи, когда ты перестанешь его любить? Как еще он должен унизить и растоптать тебя, чтобы ты наконец-то раскрыла глаза? Ты вернулась от него, из того проклятого дома…в крови и в грязи, с кровоподтеками на теле, с изодранным в клочья сердцем! Неужели у тебя еще есть силы защищать его?

Я дышала все тяжелее, едва сдерживая вопль, рвущийся из груди:

— Это мой муж…мой выбор. Даже если он убьет меня, я вернусь с того света и буду закрывать его собой. И вам меня не остановить и не понять. И не надо понимать. Помоги мне или я сама устрою мятеж.