Так он и рассказал заказчику о своих проблемах, как же! И о том, что первый удар пришелся вскользь, и о том, как долго пришлось торчать в подъезде, чтобы не видели, когда он оттуда выходит. Это его печаль и ничья больше. И ему с этим справляться в одиночку. Но он справится. Обязательно справится. Такое случалось и прежде, и всегда ему везло…

Глава 2

Надежда Ивановна опять скандалила. Громко, с упоительным надрывом она поливала кого-то, не видимого Татьяне, и голос ее метался растревоженной вороной, задевая встрепанными крыльями бетонные стены многоэтажек, взявших в хоровод их уютный заасфальтированный дворик.

Вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось. С наступлением осени, прямо с первых ее дней в квартире стало прохладно и неуютно. Будто и не жарило солнце минувшие три месяца, нагревая паркетины до того, что по ним было больно ступать. И будто не приходилось занавешивать окна и поднимать жалюзи лишь после семи вечера, когда солнечный раскаленный диск медленно, словно нехотя, исчезал за выступом крыши соседнего дома. Казалось, конца этому изматывающему пеклу не будет. А потом разом бац и все, тепла как и не бывало. Засентябрило прямо с первых чисел. Тут вам и густой, будто кисель, туман по утрам, и ленивый промозглый дождичек к вечеру. После горячей ванны залезть под теплое одеяло и поскорее уснуть стало для Татьяны пределом всех ее дневных мечтаний. Ничего с таким отчаянием она так не жаждала, как конца этого бесконечного дня…

Этим бесконечным дням…

А тут еще Надежда Ивановна со своими воплями. А может, ну ее к черту, а?! Может, продолжать лежать и не вникать, а?!

Нет… Пропустить скандальную проповедь она не имела права. Пару недель назад Надежда Ивановна так же вот захлебывалась праведным гневом. Татьяна тогда только-только ввалилась в квартиру, швырнула ключи на полку под зеркалом и, сбросив с ног туфли, повалилась без сил на диван в гостиной. Тут-то ее и настиг визгливый тенор соседки с первого этажа. Подниматься с дивана, выходить на балкон и, перевесившись через перила, вникать в суть проблемы в тот момент не было ни сил, ни желания. Как впоследствии оказалось — зря. Надежда Ивановна орала конкретно на ее машину, попутно не забывая полоскать и ее — Татьяну — лично…

Крики под окнами между тем набирали обороты. Кажется, к Надежде Ивановне присоединился кто-то еще и еще. Татьяне все же пришлось встать. А ну как задние колеса ее «Мазды» опять взгромоздились на бордюр, что тогда?! А тогда придется снова одеваться, выходить на улицу и парковаться еще раз. Тоска…

Татьяна пошарила рукой в изголовье, нашла выключатель и, зажмурившись, щелкнула им. Мягкий свет, окрашенный абажуром в розовое, вкрадчиво пополз по ее спальне. Широченная кровать, предмет их недавней супружеской гордости. Две тумбы с зеркалами в изголовье. Белый полированный шкаф для одежды. И целый ряд фотографий в дорогих рамках на стене. Ровный длинный ряд на ровной длинной стене.

С этими фотографиями была просто беда. На них, на этих фотографиях, они все улыбались и были беспечны и просто до неприличия счастливы. Она, ее Санечка и Иришка…

Татьяна бросила вороватый взгляд на портреты и тут же поспешно отвела его. Ей нельзя было смотреть туда, совсем нельзя. Если начинала смотреть, сразу становилось худо. Разом начинало все болеть и моментально требовалась подушка. Хотелось ухватить ее зубами и выть в нее глухо и страшно. И так ведь выть, чтобы не услышали соседи. Сколько порывалась снять эти фотографии к чертовой матери. Снять, сложить ровной стопкой в картонную коробку, заклеить скотчем и убрать на антресоли. Чтобы не видеть, как этот дурацкий розовый свет молодит их застывшие перед камерой лица. Чтобы не вспоминать, чтобы не болеть и чтобы не плакать…

Светка не велела. Единственный человек, оставшийся у нее после бегства всех остальных.