– Клубничный «опальчик». Ерунда какая! – проворчала я. Меня злили смех и повязка, а еще неприятное подозрение, будто со мной не поделились общей шуткой. Я снова потянулась к повязке. – А ты думала, ч…

И вдруг другой вкус грубо вытеснил клубнику. Фруктовая кислинка сменилась на знакомый вкус и текстуру, но так внезапно, что я не смогла их определить. Во рту по прежнему лежала конфетка, ничего нового туда не клали. А язык ощущал соленое, жирное, непонятное…

Это было вторжение.

Я подавилась и испуганно закашлялась. Начала дергать повязку.

– Нет, не жульничай! – воскликнула Берни. – Какой вкус?

– Н не знаю… П пирог со свининой?

Берни довольно рассмеялась. Остальные тоже, хотя чуть скованно. С меня сняли повязку. В руке Бернадетт держала недоеденный кусок пирога со свининой. «Я ведь только что его ела, – отрешенно подумала я. – Ощущала во рту». Нет, там были лишь остатки «опальчика». Я выплюнула конфету в ладонь. Больше ей не доверяла.

Знаю знаю. Это сложно объяснить. А вам сложно понять, особенно из уст человека вроде меня. Поверьте, я была не из внушаемых детей. И воображением особым не обладала. Да, уступала давлению сверстников, как и всякая компанейская девочка, которая перешла в новую школу и мечтала стать популярной. Только не в тот раз. Я не просто поддакивала. Да и кому было поддакивать? Берни Мун? Добиваться ее расположения? К чему? Так или иначе, произошедшее я называю Первым Случаем.

Будь я постарше, решила бы, что она меня загипнотизировала или даже подмешала наркотик. Однако в десять лет мне и в голову такое не пришло бы, пусть я и притворялась искушенной перед друзьями. Осталась одна мысль: «Она умеет внушать. Заставляет чувствовать то, что чувствует сама». Что еще она могла со мной сделать? Напустить головную боль? Заставить описаться? Пожалуй, и то и другое. А может, даже больше… Изумление сменилось яростью. Я швырнула недоеденную конфету в Берни.

– Ты мерзкая!

– Да перестань! – удивилась она. – Ты разве не любишь пирог со свининой?

– Не в этом дело!

– Это же магия! – недоумевала Берни, будто ничего особенного не произошло. – Неужели не помнишь?

– Чего не помню?

Меня охватила дрожь. И снова тускло вспыхнуло знакомое чувство, словно воспоминание осколком стекла хотело вонзиться в сердце.

– Ладно тебе, – вздохнула Берни. – Попробуем еще. Теперь с Лорелей. Ты последняя, ты и выбирай.

– Что «выбирай»?

– Какой ей достанется вкус, ясное дело! Такая магия. Ты же знаешь!

Я сверлила ее взглядом. В голове не укладывалось, как Бернадетт Мун могла поменять вкус клубничного «опальчика» на пирог со свининой. Я решила отыграться за свой испуг.

– Ну ты и чудила! – зло выпалила я. – Понятно, почему никто не пришел на твой дурацкий праздник. Нельзя, что ли, заняться чем нибудь нормальным?

В глазах Берни мелькнула обида. Огонек восторга померк, затем потемнел. Тут я немного испугалась. Как она ответит? На что способна? В ушах стоял гул, будто на меня ехал поезд, чье то дыхание обжигало шею, а волоски на руках встали дыбом от первобытного ужаса…

Вдруг с подносом зашла мама Берни и нарочито беззаботным тоном спросила:

– Как дела, девчонки?

Пока мы наливали себе принесенный лимонад, напряжение рассеялось, и Берни опять стала собой – эдакой Уэнздей Аддамс в свадебном платье своей бабули, опьяненная сладостями и праздничной обстановкой. Таинственно зловещий ореол испарился. Когда я допила лимонад, все снова шло своим чередом, и мне почти удалось себя убедить, что загадочный фокус Берни – лишь плод моего воображения.