Одного лишь инстинкта было бы недостаточно для того, чтобы спасти киммерийца от укуса алого аспида. Даже отточенного инстинкта дикаря. Так что, наверное, разумное предвидение тоже сыграло свою роль. Он ждал чего-то в таком духе. Он еще выпрямлялся, а его дубинка уже шла вверх, чтобы отбросить прочь живую стрелу. Она перехватила алую вспышку возле самого горла, пронесла по дуге и швырнула назад – туда, откуда та прибыла. При этом в последний миг Конан выпустил и саму дубинку, чтобы змея на прощание не цапнула его за руку.

    Заметив аспида, летевшего на него вместе с бронзовой колотушкой, Хада Хуфи нырком ушел в сторону, показав тем самым и свое искусство акробата, и должное уважение к выпущенной змее. Он мягко перекатился через плечо, умудрившись при этом удержать второго аспида на безопасном расстоянии от своего тела. Дубинка звякнула об пол и упала под одну из скамей, унеся с собой свившегося кольцами гада. Среди зрителей поднялась паника, люди с криками шарахнулись вон из-за стола. Кто-то отбежал прочь, кто-то вскочил на стол, удирая от ядовитых клыков.

    Тем временем ловкий вендиец уже снова стоял на ногах, держа над собой змею, и был равно готов и к обороне, и к нападению. Он не учел одного – решимости и потрясающей быстроты киммерийца, который немедля бросился прямо к нему. Схватив Хада Хуфи за плечо, Конан живо метнулся ему за спину. Одна его рука обхватила толстую шею храмового бойца, другая рванулась вверх – к запястью руки, державшей змею.

    Его пальцы скользили по намасленной коже вендийца, и приходилось еще думать о том, чтобы не напороться на змеиные зубы. Конан сжимал бычью шею врага мертвой хваткой, уворачиваясь от ударов, – Хада Хуфи все старался «укусить» его змеей.

    И вот тут-то, когда двое сцепившихся мужчин выясняли, кому из них в этом мире быть волком, кому – козой, вот тут-то и сказались на Конане недавние побои и плен. Киммериец почувствовал тяжесть во всем теле, происходившую даже не от боли, – ее-то он в своей полной опасностей жизни давно выучился презирать! – а от пытки путами и неподвижностью, тянувшейся полночи и все утро.

    При других обстоятельствах его сила, помноженная на ярость, просто смела бы любого» вставшего у него на пути. Разве в прошлом ему не доводилось ломать такие же толстые шеи, притом что он едва видел их обладателей сквозь багровую пелену варварского боевого бешенства, застилавшую взгляд?.. Теперь – не то. После ночи в тюремной камере в измученных руках и плечах сохранились лишь жалкие остатки прежней мощи. Алая смерть шипела все ближе, подбираясь к его горлу. Он только поспевал обороняться и ощущал себя израненным волком, которого разъяренный бык вот-вот взметнет на рога.

    И зрители это почуяли. Удравшую змею к тому времени благополучно прикололи копьями стражники; соответственно, прекратились крики и беготня, так что слышен был лишь заинтересованный шепот. Сто человек напряженно следили за схваткой, предвкушая неминуемый смертельный исход. Особенно упивалось зрелищем царское окружение – за единственным исключением девчонки Эфрит, которая так и просидела все время, упрямо глядя в сторону.

    Даже царь Ибнизаб приподнялся на локте, чтобы не пропустить мгновенного удара ядовитых клыков, который и положит конец поединку.

    Конан ощущал на себе их жадные взгляды. Еще он чувствовал, что постепенно теряет выгодную позицию. Гибкие, скользкие от масла плечи и шея Хада Хуфи напрягались и извивались под его рукой, мало-помалу выворачиваясь из отчаянной хватки.