– Ну-ка… – Изуми буквально втолкнула его в тесную ванную. – Снимайте все это скорее, нельзя оставаться в мокром… – Не договорив, она сама принялась расстегивать его куртку и пуговицы рубашки. – Господи, да как же это вы умудрились… насквозь весь мокрый, как будто… – Она не договорила и всхлипнула.

Александр схватил женщину за плечи, притянул к себе, наклонился – Изуми была ниже его больше чем на голову – и крепко поцеловал. Та глубоко вдохнула и схватилась рукой за край раковины. Ее темные, как у всех японок, глаза были широко распахнуты. Александр прижался губами к ее лбу, который неожиданно показался ему очень холодным, и принялся покрывать поцелуями ее запрокинутое вверх лицо и мягкий изгиб шеи. Изуми не сопротивлялась, только коротко то ли вздыхала, то ли всхлипывала, и все не отпускала раковину, боясь потерять равновесие. Александр почувствовал, что его головокружение усиливается и ноги сами собой подгибаются в коленях.

– Мацуи-сан… – Пробормотал он, пытаясь крепче ухватиться за ее плечи. – Мацуи-сан…

На глаза его стремительно наползла темная пелена, и он рухнул на дощатый пол. Где-то очень далеко Изуми испуганно вскрикнула.

Когда Александр открыл глаза, он лежал в кровати, раздетый догола и укрытый до подбородка одеялом. В ногах было тепло – видимо, хозяйка положила туда грелку. Сама она сидела рядом на стуле, опустив голову и сложив руки на коленях, и как будто дремала. Выбившаяся из прически прядь темных волос, упавшая на лицо, едва заметно колыхалась от ее дыхания.

– Мацуи-сан… – Тихо позвал Александр.

– А? – Она вздрогнула и подняла голову.

– Уже вечер, Мацуи-сан? Долго я так?

– Долго… – Неопределенно отозвалась Изуми. – Да вы три дня пролежали в лихорадке, я уж и врача вам вызвала, так он пришел, посмотрел вас и сказал, что это вы, должно быть, замерзли и подцепили сильную простуду, и напрописывал всяких порошков, – я вам все эти три дня давала лекарство, неужто и этого не помните?

Александр с трудом покачал головой. Он помнил только, что все это время в беспамятстве, показавшееся ему таким коротким, его мучил озноб, от которого невозможно было никуда спрятаться, но теперь ему вспомнились еще и теплые женские руки, гладившие его по лицу, поправлявшие одеяло и с усилием приподнимавшие его и заставлявшие проглотить то ложку горячего супа, то что-то горькое и жгучее на вкус – он отворачивался, лекарство стекало по подбородку, и женщина молча стирала пролитое салфеткой.

– Ох, и перепугалась же я, когда вы упали! Побежала в лавку к Исиде, хорошо, он на месте был и трезвый, пришел, помог мне вас в кровать перенести. Не обошлось, конечно, без его глупых шуточек, будет теперь болтать по всему острову, что старая Изуми совсем из ума выжила, пристала к молодому иностранцу в ванной, а тот возьми и упади в обморок от страха…

– Мацуи-сан…

– …по всей Химакадзиме понесет, я этого Исиду знаю, – продолжала Изуми. – Как выпьет, так и начнет трепаться с каждым, кто к нему в лавку заглянет: продаст человеку ломаный венчик для маття или расколотую плошку, а в придачу наврет с три короба. А сам-то, когда мой Рику утонул, мне проходу не давал: то ущипнет, то за руку поймает, а однажды зашел без спросу в сад, спрятался за персиковым деревом – додумался, а как я поближе подошла, выскочил и рванул на мне блузку – пуговицы по всему саду разлетелись.