— Кто такой и куда идешь?

— В Фадеевку, — показал я рукой. — Ее недавно освободили, а у меня там бабушка. Вот, решил проверить, как она.

— Документы есть?

— Конечно есть.

Достав из нагрудного кармана рубахи новенький паспорт, я протянул его старшине. Тот его осмотрел и спросил:

— Недавно получал?

— Месяца нет. В начале июня мне шестнадцать исполнилось. Там же есть дата.

— Да вижу… — кивнул тот, но больше ничего сказать не успел.

Один из бойцов заорал:

— Горит!

Посмотрев вверх, я тоже издал радостный вопль и исполнил танец победы. Оставляя дымный след, один «мессер» начал падать, от него отделился темный комок и раскрылся купол парашюта. Бой, который шел почти над нашими головами, немного сместился в сторону, но все равно было видно, так что мы приветствовали победу наших летчиков. Теперь их было трое на трое.

— Держи, — протянул мне паспорт старшина. — Фадеевка твоя всего в шести километрах от передовой находится. Я в ней не бывал, но вроде часть домов там уцелели. А мы погнали, нужно немецкого летчика брать… Фирсов, заводи!

У меня были в кармане также еще документы от политуправления Брянского фронта, но старшина их не попросил, поэтому я убрал паспорт в карман и попросил подвезти.

— Только до ближайшего перекрестка, мы в другую сторону едем, — подумав, предложил тот.

— Да хоть так, — кивнул я, — спасибо.

Внутренне я даже порадовался, хоть несколько километров проеду, а не буду шарахаться от всех. Нужно было ночью идти. А летуны разошлись, немцы направились к себе, наши к себе. Все как-то буднично и спокойно.

Подвезли меня всего километров на пять, после чего высадив на перекрестке, где находилась регулировщица, покатили дальше, туда, где на поле опустился купол парашюта. Его, кстати, отсюда было видно, как и несколько машин, что остановились неподалеку. Видимо, какие-то тыловики решили взять немца.

До Фадеевки осталось меньше трех километров, так что я, поглядывая вокруг, направился в ту сторону.

Не дошел, естественно, ушел в сторону и разлегся в тени, под деревом пережидая день. Тут до передовой совсем немного осталось, уже слышна ленивая перестрелка. Орудийная, для легкого стрелкового далековато. Метрах в семидесяти левее в глубине поля был виден остов сгоревшего танка без башни, она, видимо, находилась где-то на земле, возможно за корпусом. Трава высокая, но не до такой степени, чтобы скрыть башню. Танк был наш, ранняя модификация «тридцатьчетверки». Чуть дальше от него из земли торчала мятая станина. От меня все там было скрыто травой, но, похоже, прежде чем быть подбитым, он подавил тут противотанковую батарею. Бои тут несколько месяцев назад были серьезные.

Делать было ничего, поэтому я снял с руки трофейные часы, они принадлежали тому следователю, что я наглухо положил в тюрьме, и, достав нож, стал ковырять острием новую дырочку. По тем, что были, часы бултыхались на руке, как бы не упали.

Несмотря на то что буквально в сорока метрах находилась дорога, по которой то и дело проезжали машины, а бывало и колонны, я спокойно уснул и проспал до самого вечера. К вечеру тень сместилось, и я проснулся, когда солнышко начало припекать. Обгореть не получилось, я еще в начале лета несколько раз обгорал, пока не получил темно-бронзовый загар, который не брало никакое солнце.

— Нормально, вовремя, — пробормотал я и, добив остатки галет, запил их водой. Все, ни воды, ни продовольствия у меня не осталось. Осталась одна надежда — на немцев. Своих грабить как-то не хотелось. Это верхушку правящую я не уважал и ненавидел, считая натуральными иждивенцами и пиявками на горбу у простого люда, а простой народ мне ничего не сделал.