«Танкист», увидев, что неизвестный, то есть я, в советской форме, улыбнулся и с облегчением выдохнул:

— Испугал, чертяка.

— Ну так старался, — протянув ему руку, ответил я. — Отряд Лютого?

— Ну да, — кивнул тот, вставая и с интересом осматривая меня. — В дозоре мы были, а тут над головами самолет пролетел и скрылся за деревьями. Антоха на дереве сидел. У нас там наблюдательный пункт организован, вот мы и побежали сюда, узнать, что происходит.

— Понятно, я так, в принципе, и думал, — кивнул я и, осмотрев остальных подошедших партизан, спросил: — Не хотите позавтракать трофейными харчами?

— Почему нет, нас наблюдатель разбудил. Только вчера ужинали, — согласился «танкист» и протянул руку: — Старшина Златонюк, раньше мехводом был в четвертой танковой бригаде. Про Катукова слышал?

— Как не слышать, и воевал вместе с ним в сорок первом. На броде одном немецкую часть сшибали. Сшибли, кстати.

— А когда это было?

— В середине октября.

— Не, я раньше в плен попал, потом бежал. Но приятно, что с парнями нашими дрался. Какой батальон?

— Не знаю, но ротный там был капитан Бурда.

— Так я его знаю, в соседнем батальоне служил. Смотри, капитана уже получил, — уйдя в себя и чему-то улыбаясь, пробормотал старшина.

— Товарищи командиры, — сделав уморительную мордочку, сказал паренек примерно моей комплекции. — Может, поедим уже?

Все засмеялись, мимика у того действительно была забавная.

— Ох, Антоха, — покачал головой старшина.

— Идем, я сам чуть не сутки не ел, кишка с кишкой играет и вальс танцует.

Мы прошли к богато разложенному столу и, рассевшись вокруг, стали готовить: кто заметно зачерствевший хлеб резал, кто банки вскрывал, кто еще что нужное делал.

— Откуда аппарат? — спросил старшина, кивнув на самолет.

— От немцев, вестимо, — ответил я и, достав из банки сосиску, постучал ею о край, встряхивая, и положил на кусок хлеба. — Угнал ночью.

— Расскажешь? Ты, кстати, не представился.

— Фамилию говорить не буду, не положено нам. Сержантом зовите. Это мое звание.

— А в петлицах почему тогда младший?

— Не моя гимнастерка, моя в самолете сгорела.

— Уже интересно, — набив полный рот, старшина стал яростно жевать, кивнув в знак готовности выслушать, остальные тоже пододвинулись поближе, ловя каждое слово.

— Значит, так, — начал я вешать лапшу на уши, — как только наш самолет был подбит над передовой, так остальные попрыгали за борт, когда загорелось одно крыло и хвост, а я остался один, с ужасом глядя на измочаленный осколками парашют. А самолет падал… Я ведь в аэроклубе учился на одномоторном самолете, а тут с двумя, он сложнее в управлении. Но прыгнул за штурвал и стал планировать. Покинуть самолет я не мог, парашюта не было, запасного тоже, шанс только один — сесть на вынужденную. Ночь, не видно ничего, смог сесть на разваливающемся самолете, тут просто повезло, честно скажу. Из кабины выскочил, салон горит, ну и, прикрываясь рукой, рванул к двери и наружу, благо она открыта была. Успел только мешок, что у кабины лежал, прихватить, и все. Комбинезон весь в дырах, да и форма тлеет. Так что я отбежал подальше, скинул все и остался в одном исподнем. Залез в мешок, а там форма и гражданская одежда для нашего радиста. Мы с ним одной комплекции. Оружие в салоне осталось, сгорело, в кобуре только пистолет, да глушитель к нему имелся в комплекте.