— Приятного аппетита, — невнятно промычал он и, трясясь от непонятного нам страха, испарился.

Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.

— Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен — ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть. Бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо — поварята и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать — очень ему макароны понравились!

— Слышь, ты что — вообще с дуба рухнул?! — зашипел я на него, — ты не забыл, ЧТО мы тут делаем? Переводиться будешь, когда в бригаду приедем. Сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут, еще координаты передаем, я минирую и — сваливаем.

Пачишин очумело потёр затылок…

— Блин, а я совсем забылся, меня за авторитета держут, тут, кстати, знаете кого видел? Помните, нашего пленного Зюзика, механика? Болтался со своим Рябушкиным. На доклад их притащили — хвалили за то, что они диверсантов обнаружили. Они оба довольные такие, меня увидели — рты пораскрывали. Так я их на кухню затащил, от пуза накормил, ещё бойцу сигарет и тушняка отсыпал. Зюзик — тот вообще обрадовался, как родным, его на ЗИЛок снова посадили.

— Они нас не сдадут? — спросил я, ускоренно пережёвывая вкуснейшие макароны.

— Да нет, не должны. Зюзик сказал, что они сейчас на наше спецназовское стрельбище едут, офицеров каких-то везут.

Неплохо было бы опять под видом лётчиков смыться отсюда и с комфортом доехать на пункт сбора групп на нашем бригадном стрельбище. Однако мечты, мечты… Пачишин сказал, что ЗИЛ уехал минут десять назад, а у нас еще обязательный сеанс, без которого, считай, задача не выполнена.

Позавтракав на славу, мы с лейтенантом вышли из столовой и стали дожидаться нашего технаря-майора, переквалифицировавшегося в прапорщика Шматко. Пачишин вылез из палатки с двумя огромными свертками под мышками и, воровато озираясь, поспешил к месту забазирования группы, не обращая внимания на нас. Мы вприпрыжку поспешили за ним. По дороге к нам присоединился Каузов и рассказал, что через пять минут он попрётся на «бабочку» (прицеп штабной), к офицерам оперативного отдела армии — наносить на карту обстановку, а потом будет какой-то разбор, который будет проводить сам командующий армией.

Вот он, мой шанс! А что, если попытаться проникнуть в «бабочку» вместе с «Фашистом» и оставить там дипломат с закладкой, а потом как-нибудь убраться оттуда и уходить всей группой. По моим расчётам, «спортсмены» должны будут что-то предпринять… Если они создадут как можно больше шума, то можно будет уйти незамеченными. Пока я на ходу думал, Каузов заметил семенящего впереди со свертками под мышками майора.

— Ахтунг! Руссиш партизанен, хенде Хох! — заорал он вслед Пачишину.

Тот от страха споткнулся и, упав на землю, выронил свёртки.

— Нихт партизанен, их бин больной, — вяло отбрехался он и, увидев наши довольные физиономии, зло сплюнул и поднялся.

— Вот вы, блин, идиоты, делать вам нехрен.

— Чего это ты там тащишь? — поинтересовался я.

Лейтенант-начфинёнок подбежал и даже умудрился обнюхать свёртки.

— Фуу, нельзя, — отогнал его Пачишин, — да это я так, маслица там килограммчика три взял, сахарку, печенья, тушёнки, сгущёнки… прапорщик я или нет?

Пачишин принялся рассовывать уворованное в рюкзак и, под впечатлением от выполнения обязанностей начальника ПХД, занялся кормёжкой братьев-связистов.