— Вы не высказывали мистеру Эдварду свое неудовольствие по поводу такого безобразного обращения?

— Он всякий раз отвечал, что есть на свете секреты, в которые он не может посвятить даже меня, и что Тедди Финдли — один из таких секретов.

— Тедди?

— Его имя.

— Кажется, вы его ни разу не упоминали.

— Не было никакого желания. Мы с ним были Тедди и Элли. Разумеется, только по телефону. После одного-единственного разговора ни о чем в приемной. Словом, одно притворство. В этом был весь Финдли: всё напоказ. Наша фамильярность по телефону никогда бы не выдержала проверки на прочность, можете не сомневаться. Мистеру Эдварду хотелось верить, что бесцеремонность этого типа меня забавляет, ну я и подыгрывала.

— Почему вы так уверены, что за липицанской операцией стоял именно Финдли?

— Он ее разработал!

— Вместе с Карповым?

— Анатолий как представитель Карпова принимал в этом участие, иногда. Насколько я могла понять. На расстоянии. Но это было его детище. Он любил хвастаться. Мои Липицаны. Моя маленькая конюшня. В сущности, мой Эдвард. Все спланировано. Бедный мистер Эдвард не имел ни малейшего шанса. Его заманили. Сначала непринужденный телефонный звонок с просьбой о деловом свидании, разумеется приватном, без третьих лиц, без протокола. Потом лестное приглашение в британское посольство на бокал вина с послом — для придания официальности. Официальности чему, спрашивается? В Липицанах не было ничего официального! Все исключительно неофициально. Примесные и хромые — с самого начала. Кривоногие самозванцы, выдающие себя за породистых лошадей!

— Ах да, посольство, — как бы невзначай согласился Бахман, словно это слово на мгновение вылетело у него из головы. Даже не будучи классным следователем, ты не станешь сразу ломать дверь. На самом деле британское посольство явилось для него полнейшей неожиданностью, каковой станет и для Эрны Фрай. Во всяком случае, семь лет назад, оставляя письменное заявление, она ни словом не упомянула, что в этой истории замешано британское посольство в Вене.

— Гм, в связи с чем же это упоминалось посольство? — почти риторически спросил он, изображая некоторое смущение. — Вы мне не напомните, фрау Элленбергер? Видимо, не так уж хорошо я проделал домашнюю работу, как нам казалось.

— Мистер Финдли изначально позиционировал себя как британского дипломата в некотором роде, — язвительно заметила она. — Неформальный дипломат, если такие бывают, в чем я сильно сомневаюсь.

Судя по выражению лица Бахмана, он тоже сомневался, хотя сам нередко выступал именно в этом качестве.

— Потом он превратился в финансового консультанта. Если вы спросите мое мнение, то он никогда не был ни первым, ни вторым. Его настоящая профессия — шарлатан.

— Значит, липицаны вырвались на простор с легкой руки британского посольства в Вене, — размышлял вслух Бахман. — Ну конечно! Теперь я вспомнил. Простите мне этот небольшой провал в памяти.

— Их план родился там, я в этом не сомневаюсь, — продолжала она. — В тот вечер, вернувшись из посольства, мистер Эдвард описал мне всю схему. Я пришла в ужас, но кто я была, чтобы показывать свои чувства! В дальнейшем все уточнения или улучшения в обязательном порядке согласовывались с мистером Финдли. Всегда за пределами банка, за границей либо где-то в Вене или по телефону в завуалированной форме — мистер Эдвард неизменно называл это словесным кодом. Прежде мне не приходилось слышать от него этот термин.