Интересно, своей матери эту тайну Джорджи открыла? Хотелось бы думать. Старушка Сью будет на седьмом небе от счастья. Старушка Сью только с виду такая страшная, а вообще она из тех, кто лает, но не кусает. Жаль, что он понял это слишком поздно. Лучше бы до Митци, чем после. Теперь уже ничего не попишешь. Сью хорошо и комфортно с ее итальянским виноградарем. Неплохой парень, судя по всему. Может быть, они назовут новый сорт вина в честь новорожденной.

Некое подобие торжества, которое он ненадолго испытал, отступило под шорох колес на мокрой дороге, и снова вернулось негодование человека, чувствующего себя защитником Аннабель. Во что они ее превратили? Походка робота, куда-то пропавший голос мальчика-певчего, — а еще недавно как она набросилась на него в спальне Мелика: если бы не ваш гребаный банк, мой клиент не оказался бы здесь!

— Банк вам задолжал, фрау Рихтер, — обратился он вслух к ветровому стеклу с дурашливой напыщенностью. — И я рад сообщить вам, что банк готов расплатиться по долгам.

Банк любит вас, продолжал он уже мысленно. Не с целью закабалить вас, нет, а с целью помочь вам снова обрести мужество, чтобы прожить такую жизнь, которая по всем статьям не удалась мне. Вы любите Иссу, Аннабель? Джорджи влюбилась бы в него с ходу. Вас бы она тоже полюбила. И наверняка попросила бы позаботиться обо мне. У Джорджи такой пунктик. Все должны друг о друге заботиться. Вот почему она так часто разочаровывается. А вообще какое это имеет значение, любите ли вы Иссу? Любовь, как ее определяют словари? Безусловно нет. Только одно имеет значение — его свобода, которая во многом зависит от вас.

— Что будет с Аннабель, когда эта веселая прогулка закончится? — спросил у Лампиона Брю, приканчивая очередную порцию виски во время все того же затянувшегося брифинга, тогда как Лампион осушал уже бог знает какой по счету стакан газированной воды. Ну и денек выдался! Даже по меркам Брю. За завтраком Митци огорошила его своими планами в отношении Бернара. В офисе его ждал полномасштабный бунт финансового отдела по поводу посменной работы в праздничные дни. Потом часовой телефонный разговор с ушлым поверенным в Глазго, который, однако, как выяснилось, был совершенно несведущ в бракоразводных делах. Потом бессмысленный двухчасовой ланч в ресторане «А-ля карт», когда он блистал остроумием перед двумя напрочь лишенными юмора клиентами из Ольденбурга. Потом похмелье, с которым он сейчас отчаянно боролся.

— Что будет с ней, Лампион? — повторил он свой вопрос.

— Этот вопрос исключительно в компетенции немцев, Томми, — рассудительно ответил Лампион, снова выступая в роли директора школы. — Могу предположить, что они оставят ее в покое. При условии, что она не станет писать мемуары и вообще раскачивать лодку.

— Боюсь, что этого недостаточно.

— Чего недостаточно?

— Ваших предположений. Мне нужны твердые гарантии. В письменном виде. Ей и копию мне.

— Копию чего, Томми? Кажется, вы немного раздражены. Наверно, нам стоит оставить этот разговор до другого раза.

Брю мерил шагами грязную комнату.

— Кто сказал, что у нас будет другой раз? Может и не быть. Если, например, я откажусь от участия. Что вы на это скажете? А?

— В таком случае, Томми, у Лондона не останется иного выхода, кроме как принять определенные санкции в отношении вашего банка.

— Принимайте, старина, мой вам совет.