|
Казалось бы, и трубы в достатке, и погода хорошая, и сварщики не думают уезжать, а Панюшкиным овладевало беспокойство, и он сутками не уходил с Пролива, наверняка зная, что все это не может продолжаться слишком долго, что оборотень притаился, может быть, вон за той сопкой, под тем листком календаря, прилетел в самолетике, который кружит над Поселком, заходя на посадку.
Слушая отчеты водолазов о том, что трубы в траншею Д легли отлично, как в постельку, и никакая сила не вырвет их оттуда, Панюшкин радовался как ребенок, хлопал себя ладонями но коленям, рассказывал занятные истории, а потом вдруг умолкал, замыкался, будто почувствовав боль в сердце, будто его беззаботный смех мог озлобить оборотня... — И в воздухе сверкнули два ножа, — вслух проговорил Панюшкин, не отрывая взгляда от отчета. И повторил: — Два ножа. Пираты затаили вдруг дыханье. Все знали атамана как вождя... И как удивительного мастера по делу фехтованья. Да, все знали атамана как вождя и большого специалиста в фехтовальном деле... — У вас неприятности, Николай Петрович? — в дверях стояла Нина-машинистка, секретарь, курьер и еще бог знает кто. В общем, правая рука Панюшкина. — Раз, думаю, дело до ножей дошло, значит, что-то будет, — сказала Нина без улыбки низким, сипловатым голосом. — Обязательно что-то будет. И неизбежно что-то кончилось. Это всегда так, Нина, — Панюшкин сдвинул в сторону все бумаги и на освободившемся месте положил сцепленные ладони. — Ох, Нина, и давно же у нас праздника не было! — Про пиратов хочется спеть? — А ты думала как! Понимаешь, Нина, — Панюшкин встал из-за стола, прошелся по кабинету. — Гарри-то, оказывается, не зря был столь угрюм и молчалив. Нет, не зря. Он уже знал, что Мэри ему изменила. Но известно ему было далеко не все, он не знал главного — она его любила! — Панюшкин предостерегающе поднял указательный палец. — Да, все было именно так — он молча защищался у перил, а в этот миг она его любила. Какие слова, Нина! Он молча защищался у перил, а в этот миг она его любила! И при этом не забывай — в воздухе сверкают два ножа! Ядрена шишка! — Панюшкин восхищенно покрутил головой. — Все это хорошо, — тускло сказала Нина. — Все это хорошо, — повторила она, садясь на табуретку возле стола. — А что плохо? — Следователь приехал, Николай Петрович. — Да. Я знаю. Будет твоим пиратом заниматься, — Панюшкин остро глянул на Нину глубокими синими глазами и тут же прикрыл их густыми бровями. — Неужели нельзя было все это решить самим, а, Николай Петрович? — Нина взяла со стола листок и принялась складывать его, снова распрямлять, опять складывать. — Не понимаю... Живут люди, хорошо знают, кто чего стоит... А как что случится — зовут со стороны разобраться... Неужели самим нельзя? — Отчего же нельзя, все можно. Когда он на меня бульдозером попер, чуть было гусеницами не растерзал, ведь мы сами все решили. Может быть, напрасно посамовольничали, но решили сами. Полюбовно. Простил я его. Даже не его, я о тебе думал. Должен ведь начальник заботиться о том, чтобы подчиненные улыбались почаще... Вот я и позаботился. Полгода ты улыбалась. Но сейчас... Нина, он ударил человека ножом. Причем пойми, там сверкали не два ножа, там сверкал только один нож. Его нож, Нина. — Сколько же ему дадут? — Если только за это... Года два, полагаю. Может, три, "четыре... Суд разберется. Суд не любит, когда ему подсказывают решения. — А за что же еще его можно судить, Николай Петрович?! Или... или вы решили эту историю... с бульдозером?.. — Нет. |
