И верно, минут за семь, наверное, мы добрались до небольшой совсем полянки, находящейся в окружении елей, чьи лапы в темноте казались черными.

— Камушек видишь? — ткнул пальцем лесовик — Вот под ним добро и спрятано. Иди да бери.

Камушек я приметил, а после еще и луч фонарика на него направил. Булыжник и булыжник, обычный, здоровенный, но недотягивающий до почетного звания «валун», без каких-либо изысков, вроде витиеватого узора или славянских загадочных символов.

Как-то все слишком просто. Нет, правда. Просто иди и бери.

А так можно?

Нет, Фрола Евграфовича я ни в чем таком не подозреваю, если бы он желал меня уморить, то сделал бы это куда более простым способом. Да и зачем оно ему? Но там, на поляне, под этим булыжником, не просто злато-серебро лежит, а предметы силы, причем сотворенные давным-давно, и наверняка не каким-нибудь сельским кузнецом, а кем-то посерьезнее. Поездка с Ласло в свое время меня кое-чему в этой связи научила.

Я вздохнул, кашлянул, а после сделал первый шаг на поляну. Ну, а что мне остается? Постоять здесь, поразмышлять, и повернуть обратно? Ни разу не вариант. Я тогда клятву нарушу, что Марфе дал, и с меня за это по любому спросится. Может ей самой, а, может, и кем посерьезнее. Не просто же так даже самые безбашенные обитатели Ночи не позволяют себе забывать о данных обещаниях, верно? Уж, наверное, их не совесть останавливает, и не соображения о толерантности да гуманности. Нет, они понимают, что за все сказанное ранее с них спросится полной мерой.

И с меня тоже, потому как я теперь с ними в одной упряжке.

Я подошел к булыжнику и пнул его ногой. Ничего не произошло, из-под земли не высунулась рука в струпьях, чтобы ухватить меня за ногу, гром с небес не грянул, и жуть в формате 6D пред моим взором не предстала.

Но при этом я ничего не слышал. Вообще ничего. Не звал меня клад, что тут лежал, и это было странно. В любой другой ситуации можно было бы предположить, что его здесь и вовсе нет, но ошибка-то исключена. Уж, наверное, местный хозяин знает, что у него где находится, не говоря уж про Марфу.

Я по очереди плюнул на ладони и начал орудовать лопатой, для начала решив подкопаться под камень, чтобы после отволочь его от греха в сторону, аж к самым елкам.

Булыжник этот предсказуемо оказался здоровым невероятно, на поверхности находилась в лучшем случае его треть, потому я его не столько тащил, сколько катил, запыхавшись при этом жутко, и окончательно перемазавшись землей. Впрочем, на последнее внимания я уже не обращал.

— Тяжко? — сочувственно спросил у меня Фрол Евграфыч, когда я, отдуваясь, оперся о ствол одинокой березки, затесавшейся в еловую компанию.

— Не то слово — вытер пот со лба я — Ужас. Что у нас, Хранителей кладов, за жизнь? То копай, то тащи, комары еще жизни не дают… А эти все в машинах сидят или вовсе коктейли в барах пьют. К тебе, дядя Фрол, это не относится, на свой счет мои слова не принимай.

— Ведьмы всегда уют да тепло любили, такая у них натура — лесовик поднес ладонь ко рту и дунул на нее, после чего комариная стая, налетевшая сразу же после того, как я пропотел, исчезла без следа — И чтобы за них работу другие делали. Аглая, правда, не такая вроде была. Эх-ма, как ее скособочило-то! Хотя смерть никого не красит.

Хотел я у него спросить, что он имеет в виду, да не стал, потому как ответ увидел. Он сидел на краю неглубокой ямки, оставшейся от булыжника, и смотрел на меня.