— А в молодости она куда как хороша была — сообщил мне лесовик, когда я вернулся обратно в еловые посадки — Не девка, а загляденье. Теперь же даже меня страх берет, когда ее вижу.

— Ну да — согласился с ним я и потер лоб — Наверное.

— Так что, Хранитель, может, заодно все же и последний клад проведаешь? — вкрадчиво поинтересовался лесовик — А? Где две, там и три? Одним махом, дружно, как встарь водилось?

— Дядя Фрол, я бы и рад, да сил совсем не осталось — мне даже не пришлось врать, поскольку меня и в самом деле ноги уже почти не держали — Вымотался нынче до упора, а ваш третий клад, насколько я понял, не из простых, так как на крови заложенный. С ним легко не договоришься, он сопротивляться станет, а у меня руки-ноги еле двигаются, особенно после перетаскивания того булыжника.

— Да оно понятно — посопел лесной хозяин — Просто опостылел мне этот поганец, больно много стал свинячить в моем лесу. А власти над ним у меня нет. Он же даже не мертвяк, понимаешь? Руки у меня на его счет коротки, вот какая докука.

— Пара-тройка дней — и изживем вашего квартиранта — пообещал я — Край — конец этой недели. Слово Хранителя.

— Ну, столько подожду — обрадовался лесовик — Ну вот, парень, мы как раз и дошли до опушки. Вон твоя повозка стоит, огнями светит, мотыльков гоняет.

И верно — через мгновение я увидел гелендваген, в котором сидела Марфа, Ваську, курящую рядом с ним, и изрядно поредевшие огни поселка, раскинувшегося поодаль. Ночь вступила в свои права, люди легли спать, и только я, несчастный, мотался по лесам.

— Держи-ка — Фрол Евграфович сунул