— Что с тобой? — спрашивает мой муж, у него мягкий голос, слова слетают с его губ раздельно, каждое, как длинная фраза, и я чувствую — они словно ответы, которых я долго ждала, не смея надеяться, что когда-нибудь услышу их.

— Знаешь, — говорю я, проглатывая вместе со слезами конец слова, — знаешь… я вернулась домой ночью, в тот же день ночью, когда отвезла ребенка к тете…

— Я знал это, — тихо отвечает муж.

— Ты?.. Знал? — Я вздрагиваю, словно от неожиданного толчка и забываю про слезы, которые еще секунду назад катились из глаз, не верю, что не ослышалась, однако я действительно не ослышалась; десятки мыслей роем проносятся в голове и тут же исчезают.

— Да, знал, — как-то нерешительно говорит он и проходит немало секунд, прежде чем он продолжает:

— В тот вечер, часов в семь — я как раз с головой ушел в работу — явился Андрес и с ним какая-то девушка — не то подруга детства, не то юношеская любовь, во всяком случае они были в отличнейшем настроении, принесли шампанское, мы сидели, болтали, но я все время не мог отделаться от чувства, что мешаю им, словно я был там незваный гость. Наконец я сказал, что должен ненадолго отлучиться, ушел, побродил пару часов, и когда уже подходил к дому, мне показалось, будто из него вышла ты. Сперва я не поверил, подумал, что обознался, но, увидев небрежно зашторенное окно, понял все. Я мысленно представил себе — ты быстро выходишь, чуть ли не выбегаешь из калитки, затем, словно окаменев, останавливаешься поодаль. Я надеялся, что ты еще стоишь там, побежал, но тебя уже не было.

… голос все дальше и дальше, гаснет, перестает звучать; я слишком рано вернулась домой, я в испуге отскакиваю от окна, не хочу подглядывать, как мой муж обнимает кого-то, отбегаю, ощущаю покинутость, желание поскорее уйти отсюда, все равно куда, ведь можно же уйти куда-то, но внезапно останавливаюсь — у меня еще есть возможность вернуться, войти в дом, влепить мужу пощечину, взять свои вещи и уехать навсегда; еще есть такая возможность, я стою на улице, опершись рукой о планку забора, а затем бегу, бегу от самой себя, ибо боюсь вернуться …

— Почему ты сразу не сказал мне об этом? — спрашиваю я, не в состоянии больше ни плакать, ни смеяться, ни краснеть, ни бледнеть, я ничего не могу, ничего не знаю, в голове крутится где-то слышанная фраза, что о своем муже надо всегда думать плохо, тогда не будет разочарования, если кто-то отзовется о нем нелестно, но, может быть, я сама сейчас придумала эту фразу, чтобы оправдать себя, выплеснула охватившую меня злость и досаду, потребовав от мужа обосновать свое поведение, ту садистскую пытку, которой он подверг меня своим молчанием.

— Но ведь ты же ни о чем не спрашивала, — произносит он, грустно улыбаясь. — Я мог думать, что ты считаешь все это несущественным, к тому же я не знал, где ты провела ту ночь, полагал, что это твоя тайна и ты не хочешь, чтобы я знал, когда ты на самом деле вернулась от тети домой.

Мне хочется зарыться в песок, чтобы никто меня не видел, чтобы меня занесло дюнами и чтобы они поросли ивняком. Мне хочется оказаться вне поезда в лиловом полыхающем вечернем небе, и чтобы в вагоне пустовало одно место, которое доехало бы до Таллина, отправилось вместо меня домой, легло в постель, а я осталась бы вечерним небом, которое, постепенно темнея, окрасилось бы красками ночи. Мне хочется заплакать, но слезы испугались, их больше нет, я смотрю на мужа, вижу в его глазах свой взгляд, и мне жаль себя.