К счастью, тревога не оправдалась. Возможно, он уже чувствовал себя под арестом или дорожил данным словом, но Толя был на месте, сидел в моем кресле и читал «Мысли» Паскаля. Невольно я улыбнулся. Ситуация разительно отличалась от той нервозной атмосферы, что господствовала в доме у матери. Толя выглядел спокойно, хотя я, конечно, несколько преувеличивал.

— Как мысли?

— Мои или Паскаля?

— И те и другие.

— У Паскаля я не понимаю многое. Я не знал, что он был верующий. Ученый и верующий, разве это совместимо?

— Не он один…

— Я знаю. И про Павлова говорят, но я не понимаю, неужели они не видели? Еще древние греки считали, что мир создан плохими богами. Но то же заря человечества. Давно пора логично понять, что если мир плох, то какой же бог его мог создать?

— По-твоему, бог должен быть добрым?

— Нет! Это старухи-богомолки так думают, все выпрашивают у него чего-то…

— Так в чем же дело?

— Мир не плох. Только много нецелесообразного, случайного, а следовательно, он не мог быть сознательно создан.

— Ты, брат, философ.

— Безобразий много. Вот если бы мир Черновол создавал, я бы поверил… А в бога — нет. Очень несовершенная и ненадежная конструкция. Нет, Дарвин ближе к истине, это природа, а не бог.

— Знаешь, Толя, у Достоевского был такой персонаж, капитан Лебядкин, он говорил — игра природы, а не ума. Правда, это он о старой России…

— Как будто Америка лучше!

— Ну, кто это говорит!

— Да сколько угодно. У нас в классе, знаете, сколько на «штатском» помешаны! Даже девчонки на платьях «Ю. С. нэйви» вышивают. Знаете, что это?

— Знаю. Военный флот.

— Черновол тоже фирмовый ходил… Вы мать видели? — перешел он вдруг.

— Видел.

— Ну и что?

— Обижается, что ты не пришел.

Я думал, мальчик скажет что-нибудь резкое, но он промолчал.

— Рада, что ты от них вырвался.

— Чтобы в тюрьму загудеть?

— Подожди ты с тюрьмой! Расскажешь, как все дома было, как этот человек зло в семью принес, чем поплатиться пришлось, и поймут тебя. А на себя наговаривать не нужно. Уверен, если бы ты знал, что он утонет, ты бы сто раз подумал, прежде чем на него бросаться.

— Это вы точно, — отозвался мальчик с горечью, — мог и струсить.

— Да прекрати ты! Расправа человека не украшает.

— Ладно. Я думаю, вы правы. Суд не может не понять, что он по заслугам получил.

— А я, Толя, не могу понять, чего эти подлецы, что тебя захватили, добивались. Они же должны были соображать, что за такое похищение самим отвечать, придется.

— Они матери мстят.

— Мы говорили. Но почему? Они ж ее и не знают толком? Да и как они узнали, что именно ты столкнул, тоже вопрос. Мать говорит, она не рассказывала…

— Ей отказаться ничего не стоит.

— Лукьянов был у вас?

— Почему бы и нет?

— Сам ты его не видел.

— Я же в колхозе был.

— Да, верно.

Наверняка этот тип приходил после исчезновения Черновола. И мать проговорилась. В растерянности, конечно, стремясь себя обелить. Потом пожалела, хватилась, но поздно уже, те воспользовались оплошностью. Чтобы мстить?

Да, получалось почти логично, но не больше, все-таки не Сицилия, не горцы-кровники…

«Интересно, отдали они уже пленку в прокуратуру?»

— За что же такая месть?

— Он мне вслед крикнул.