Мазин попробовал остывший чай, отставил чашку.

— Не знаю я, что было непосредственной причиной его смерти, несчастный случай или сознательный поступок. Боюсь, что это уже никто не установит, но то, что он сам подвел итог собственной жизни и вырваться из капкана не смог, да уже и не хотел, это факт. Так или иначе стремился уйти из жизни. Из жизни несложившейся. Не хватило сил. Два великих зла удушили его вместе с выхлопными газами — нажива и алкоголь. Одно последствие этой беды оставляет надежду — то, что ты против нее восстал… Ну, обо всем этом тебе еще думать и думать придется.

А пока о сегодняшних событиях. Получилось, оба мы пришли к одной мысли. У матери требовали деньги, так?

— Да.

— Ты когда это понял?

— Я все время об этом думал.

— Из отцовского письма исходил?

— Да.

— И говорил матери?

— Говорил. Я понял, что у отца были деньги. Деньги Черновола, ну, всей их компании, а она не хотела отдавать.

— Расскажи, пожалуйста, подробнее.

— Зачем?

— Сравним, что знаем, как думали. Это еще может понадобиться.

— Хорошо.

Толя сказал — хорошо, но видно было, что рассказывать, да еще спокойно и с подробностями, ему трудно. И Мазин видел это.

— О последовательности особенно не заботься. Рассказывай, как пойдет.

— Хорошо, — повторил мальчик, но начал, конечно, нескладно. — Я говорил, а она говорит — отдала. Я сначала не поверил, а потом оказалось — правда. Но я это только сегодня узнал.

Мазин повернулся ко мне.

— Я, Толя, поясню твои слова Николаю Сергеевичу.

Думаю, однако, он не столько обо мне заботился, сколько старался, чтобы Анатолий спокойнее себя почувствовал, дополнительное время ему предоставил.

— Толя считал, что дома хранятся деньги. Но денег не было. Отец в письме имел в виду выручку, привезенную из последнего рейса, и в озлоблении против Черновола собирался его проучить, не отдавать деньги. Но после смерти, Толя, мать эти деньги отдала.

— Она сказала: «Подавитесь! Вы нам жизнь сломали, на этих бумажках кровь, подавитесь!» Так она мне рассказала, когда я спрашивал.

— Так и было.

— Я ей тогда поверил, а потом нет.

— Начал сомневаться? Недавно?

— Да. Когда узнал про звонки, угрозы, когда они меня схватили. Я же понимал, что они не за Черновола мстят, а ей за что-то, чего-то добиваются, требуют. «Скажи, — говорят, — мамочке, пусть вывод сделает!»

— Ты все время говоришь — они. Давай о главном. Кто второй?

— Хорошо. Говорил со мной один Лукьянов, а второй молчал, но я же знаю, он был, я с ним рядом сидел. Но я от вас узнал, что Черновол погиб, и страшно все-таки было. Вы же понимаете, схватили, связали, везут. Требуют, чтобы я признался, что убил его… А он рядом. Но тогда я не понял.

— А когда?

— Сегодня. Когда Лукьянов добрым прикинулся. А я на их доброту особенно реагирую, понимаете? Меня этот дядь Сань столько ласкал, подарки привозил. Маленького вечно по голове гладил. Наклонится и гладит. И я его запомнил, ну, смешно сказать, по запаху…

Мазин улыбнулся.

— За ищейку себя не выдавай. Я думаю, запах был приметный, он много лет предпочитал один одеколон, да?

— Ну, да. Я не знаю, какой. Дорогой, конечно, импортный. Запах приятный, но мне противно было! Потому и запомнился.