— Марина, дочь Кузьмы из Мышковец.

— Марина Кузьминишна! А, знаю, — сказал пан. — Это, кажется, самая красивая девушка из всей деревни. Недурной выбор! Но в ту хату нужно бы было приемыша, потому что хата придет в упадок.

— Я предлагаю вознаградить потерю, хата точно упадет.

— Но, — начал опять Суздальский, забывая о своем барстве, — тут ведь нет никакого расчета. Считая по три дня мужской барщины, исключая другие обязанности, мы получим уже сто с лишком дней, полагая самое малое по злотому.

— Земля останется пану.

Пан-презус немного смутился, задумался и уже готов был ответить по-барски, но вспомнил, что в Мышковцах очень мало работников, и наивно воскликнул:

— Убыль и одной хаты будет заметна!

— Можно все рассчитать, попробуем, — прервал Остап.

Пан почувствовал что-то похожее на стыд и отозвался, принужденно улыбаясь:

— Зачем пан хочет жениться непременно на крестьянке?

— Сделайте мне милость, пан, не спрашивайте ни о чем. Кому будет убыток от того, что я куплю себе жену? Прошу пана сделать условие.

— Следовательно, пан заплатит?

— Я готов и принес с собою деньги.

— Но ведь немало следует! — сказал владелец, глядя Остапу в глаза.

— Я готов и немало заплатить.

— Гм! Но разве пан влюбился?

Остап горестно вздохнул, и пану показалось, что он угадал. Пан пожал плечами и подумал: вот бы стянул-то с него, если б не было совестно! Но нет, это будет неприлично. Хоть и мужик, но все-таки таким образом поступать не должно, он ведь даром лечит. Он снова поколебался, и жадность внушила ему вопрос:

— А что же бы пан дал за этих людей?

— Сколько пан назначит?

— Ну, если бы рублей тысячу, гм? — и он снова рассмеялся, глядя Остапу в глаза.

— Я думал, что пан потребует не менее двух или трех тысяч, включая тут и отпускную родителей моей Марины, — сказал Бондарчук и готовился заплатить.

— Что? Дать три тысячи рублей за них! — вскрикнул пан-презус, всплеснув руками.

— И мне не показалось бы дорого, — отвечал холодно Остап. — Случалось, платили за арабскую лошадь по несколько тысяч дукатов, почему же подольская девушка не стоит, по крайней мере, тысячи?

— Как? Пан даже имеет с собой готовые деньги?

— Вот они, — сказал Остап, вынимая пачку ассигнаций, и начал считать их. — Видишь, пан, я плачу сейчас же, а пан-презус тоже, не отлагая, дает им всем отпускную, не правда ли?

При виде денег пан смутился. Взять плату за человека стыдно и неприлично, не взять и лишиться людей — большой ущерб состоянию, притом он отчасти обязан лекарю… Что тут делать?

— Но в Мышковцах так мало народонаселения, — повторил, задумавшись, презус.

— Следовательно, поэтому надо дороже заплатить?

— Видишь, пан, я продавать одних людей не могу, даже и не имею права.

— Отпустите их только на волю, закон не запрещает этого пану, напротив, еще поощряет к тому.

— За деньги?

— Это зависит от воли пана.

— А пан заплатил бы? — снова спросил владелец.

— Не только заплатил бы, но плачу! Много ли следует? — спросил Остап, считая вторично деньги.

— Конечно, — сказал пан, — потеря для меня невелика, но ощутительна, семья, хотя и небольшая, но все-таки на барщине постоянно работает, мне остается земля, но что же я с нею буду делать? Земли у меня с избытком, продать одних людей, это будет предметом смеха.