Я взглянула на часы.

— Пора. Боже упаси, если заставлю всемогущего Адриана Гарнера ждать. Может быть, он расколется и расскажет о плане спасения, на который вчера намекал Лоуэлл Дрексел.

— Дай угадаю, каков он, — предложил Дон. — Под громкие фанфары отдел по связям с общественностью Гарнера собирается объявить, что «Гарнер фармасьютикал» принимает на себя руководство «Джен-стоун», а в качестве жеста доброй воли в отношении служащих и акционеров они заплатят восемь или десять центов за каждый доллар потерянной суммы. Они объявят, что «Гарнер фармасьютикал» будет вести непрестанную борьбу за повсеместное избавление от проклятия рака. И так далее, и так далее…

Я встала.

— Сообщу вам, насколько правильной окажется моя версия. Пока, ребята.

Замявшись, я сдержалась и не стала произносить слова, которые не была еще готова озвучить: что Ник Спенсер, живой или мертвый, мог стать жертвой заговора внутри компании и что вместе с ним уже пострадали два других человека — доктор Бродрик и Вивьен Пауэрс.

Офисы по управлению делами «Гарнер фармасьютикал» размещались в Крайслер-билдинг, этой чудесной достопримечательности старого Нью-Йорка на углу Лексингтон и Сорок второй улицы. Я пришла на десять минут раньше назначенного времени, но тем не менее едва вошла в приемную, как меня проводили в святая святых — личный кабинет Адриана Гарнера. Увидев там Лоуэлла Дрексела, я почему-то не удивилась. Однако присутствие в комнате третьей персоны, Чарльза Уоллингфорда, меня озадачило.

— С добрым утром, Карли, — сказал он доброжелательно. — Я нежданный гость. У нас позже намечено совещание, так что Адриан любезно пригласил меня присутствовать на вашей встрече.

Мне вдруг представилось, как Линн целует Уоллингфорда в макушку и ерошит ему волосы — так вчера рассказывала его секретарша. Думаю, подсознательно я всегда знала, что Чарльз Уоллингфорд — человек непоследовательный, и этот мысленный образ лишь усиливал это впечатление. Если Линн им увлеклась, то, без сомнения, потому, что хотела подняться на ступеньку выше.

Нечего и говорить, кабинет Адриана Гарнера был великолепен. Из него открывался вид, охватывающий большую часть делового центра Нью-Йорка — от Ист-Ривер до Гудзона. У меня пристрастие к красивой мебели, и я могла бы поклясться, что возвышающийся в комнате письменный стол — подлинный образец Томаса Чиппендейла. Дизайн соответствовал эпохе Регентства, но головы фигурок египтян, украшающие боковые и центральные опоры, выглядели точно так же, как на столе, который я видела во время поездки по музеям Англии.

Воспользовавшись случаем, спросила Адриана Гарнера, не ошиблась ли я. У него, по крайней мере, хватило такта не выказать удивления по поводу того, что я имею некоторое представление об антикварной мебели, и он сказал:

— Томас Чиппендейл-младший, мисс Декарло.

Лоуэлл Дрексел при этом улыбнулся.

— Вы очень наблюдательны, мисс Декарло.

— Надеюсь, что да. Это моя работа.

Как и большинство современных административных офисов, этот кабинет был устроен как гостиная — с диваном и несколькими клубными креслами, стоящими в дальнем углу. Меня, однако, туда не пригласили. Гарнер сидел за своим письменным столом работы Томаса Чиппендейла-младшего. Когда меня привели в кабинет, Дрексел и Уоллингфорд сидели в кожаных креслах напротив стола. Дрексел жестом пригласил меня сесть в кресло, стоящее между ними.

Адриан Гарнер немедленно приступил к делу. Думаю, едва проснувшись, он сделал бы то же самое.

— Мисс Декарло, мне не хотелось отменять нашу встречу, но вы должны понять, что наше вчерашнее решение закрыть «Джен-стоун» ускорило необходимость принятия ряда других решений, которые нами ранее обсуждались.