Внутри он увидел Линн Спенсер, которая сидела на диване с бокалом в руке. Напротив нее сидел мужчина — тот самый, что бежал тем вечером по подъездной аллее. Неду не было слышно, о чем они говорят, но по выражению их лиц он догадался, что они чем-то встревожены.

Если бы у них был счастливый вид, он сразу вернулся бы за винтовкой и прикончил бы их на месте. Но ему нравилось, что они обеспокоены. Жаль, не было слышно, о чем они говорят.

По виду Линн можно было догадаться, что она не намерена долго здесь оставаться. На ней были брюки и свитер — такую одежду богатые люди носят за городом. «Небрежная одежда» — такое было выражение у Энни. Она читала о «небрежной одежде» и смеялась: «Моя одежда действительно небрежная, Нед. У меня небрежная униформа, в которой я ношу подносы. У меня небрежные джинсы и футболки для уборки дома. А когда я копаюсь в саду, у меня нет ничего, кроме небрежной одежды».

От этой мысли ему опять стало грустно. После продажи дома в Гринвуд-Лейке Энни выбросила рабочие перчатки и инструменты. И не хотела слушать, когда он обещал купить ей новый дом, а только плакала.

Нед отвернулся от окна. Было поздно. Линн Спенсер не поедет домой. Она останется здесь до завтра. Он был в этом уверен. Пора было ехать в Гринвуд-Лейк и заняться сегодняшним делом.

Когда он открывал гаражную дверь, она даже не скрипнула. Ворота служебного входа также открылись беззвучно. Люди в гостевом доме не догадывались о том, что он здесь был.

Вернувшись три часа спустя, Нед поставил машину в гараж, заперся изнутри и улегся на тахту, положив рядом с собой винтовку. Винтовка пахла горелым порохом. Ему нравился этот запах, напоминающий запах дыма из горящего камина. Он положил руку на винтовку, натянул на себя одеяло, подоткнул его и, свернувшись калачиком, почувствовал себя в тепле и безопасности.

42

Рейд и Сьюзен Барлоу жили в доме из белого кирпича, построенном в федеральном стиле и расположенном на красивом участке, который выходил к проливу Лонг-Айленда. Кейси подвез меня по полукруглой подъездной аллее и высадил перед домом ровно в пять. Пока буду беседовать с Барлоу, он собирался зайти в соседний дом к своему приятелю Винсу Элкоту. Закончив разговор, я должна была к ним присоединиться.

Дверь открыл Рейд Барлоу, любезно со мной поздоровавшись. Он сказал, что его жена сейчас в «солнечной комнате».

— Оттуда открывается красивый вид на пролив, — объяснял он, пока я шла за ним по центральному коридору.

Войдя, я увидела, как Сьюзен Барлоу ставит поднос с кувшином охлажденного чая и тремя высокими стаканами на кофейный столик. Мы представились друг другу, и я попросила называть меня Карли. Было удивительно, что они выглядят так молодо — наверняка им было меньше шестидесяти. У него были рыжеватые с проседью волосы, у нее — темно-русые, тронутые сединой. Это была красивая пара: оба высокие, подтянутые, с привлекательными лицами, на которых выделялись глаза. У него — карие, у нее — серо-голубые, но и в тех и других затаилась давняя грусть. Я размышляла о том, была ли эта грусть о дочери, умершей восемь лет назад, или о бывшем зяте Николасе Спенсере.

Комната не случайно была названа солнечной. Ее заполняло вечернее солнце, заставляя еще ярче светиться желтый цветочный рисунок на чехлах плетеной кушетки и кресел. Белые дубовые стены и полы, а также низкий бордюр, окаймляющий высокие, от пола до потолка, окна, завершали впечатление, что вы находитесь на природе.

Они уговорили меня сесть на диван, с которого открывалась панорама пролива Лонг-Айленда. Сами хозяева сели в два ближайших кресла, образующих вместе с диваном уютный уголок. Я с удовольствием взяла стакан с охлажденным чаем, и мы некоторое время сидели молча, изучая друг друга.

Поблагодарила их за приглашение и заранее извинилась за вопросы, которые могли бы показаться бесцеремонными или бестактными.