Едва повесила трубку, как почти сразу же зазвонил телефон.

— Говорит Марти Бикорски. — Голос казался утомленным и в то же время напряженным. — Не думаю, что кто-то в состоянии мне помочь, но можете попытаться.

Полтора часа спустя я подъехала к опрятному старому дому, построенному на разных уровнях. На верхушке мачты, стоящей на лужайке, развевался американский флаг. Показывала свой нрав капризная апрельская погода. Вчера температура поднялась выше двадцати градусов. Сегодня было около пятнадцати и ветрено. Можно было бы и свитер надеть под легкую весеннюю куртку.

Должно быть, Бикорски наблюдал за мной, потому что дверь была открыта еще до того, как я успела позвонить. При взгляде на его лицо первой моей реакцией была жалость — бедный малый! Выражение глаз, такое подавленное и усталое, вызывало сострадание. Он, однако, сделал вполне осознанную попытку распрямить опущенные плечи и слабо улыбнулся.

— Входите, мисс Декарло. Я Марти Бикорски.

Он протянул было мне руку, но потом отдернул ее. Рука была плотно забинтована. Я знала, что он утверждал, будто обжег ее о горелку плиты.

Узкая прихожая вела прямо на кухню. Справа от входной двери был вход в жилую комнату. Марти сказал:

— Жена сварила кофе. Если не возражаете, мы могли бы сесть за стол.

— Это было бы замечательно.

Я последовала за ним на кухню, где стоящая к нам спиной женщина вынимала из духовки торт к кофе.

— Рода, это мисс Декарло.

— Зовите меня, пожалуйста, Карли, — сказала я. — Вообще-то я Марсия, но в школе дети стали называть меня Карли, и прозвище прилипло.

Рода Бикорски была примерно моего возраста, на пару дюймов выше меня, хорошо сложенной, с длинными темно-русыми волосами и яркими голубыми глазами. Щеки у нее пылали, и я подумала, всегда ли у нее такой румянец или на ее здоровье отражаются эмоциональные потрясения.

Как и ее муж, она была одета в джинсы и трикотажную рубашку. Слегка улыбнувшись, женщина сказала, протягивая мне руку:

— Хорошо бы, кто-нибудь придумал прозвище для Роды.

Кухня была уютной и сверкала чистотой. Стол и стулья раннего американского стиля, а покрытие на полу «под кирпич» такое же, как на нашей кухне, когда я была маленькой.

Рода пригласила меня к столу, предложив кофе и торт, кусок которого я охотно взяла. С моего места через окно эркера был виден небольшой задний двор. Спортивные снаряды и качели говорили о присутствии в семье ребенка.

Рода Бикорски заметила, куда я смотрю.

— Марти сам соорудил этот комплекс для Мэгги. — Она села напротив меня. — Карли, хочу быть с вами откровенной. Вы журналистка и приехали, потому что якобы хотите нам помочь. У меня к вам очень простой вопрос: почему вы хотите нам помочь?

— Я присутствовала на собрании акционеров. И поведение вашего мужа восприняла как реакцию отчаявшегося отца, а вовсе не жаждущего мести человека.

Ее лицо смягчилось.

— В таком случае вы знаете о нем больше, чем группа расследования поджога. Если бы я догадалась, чего они добиваются, ни за что бы не сказала о том, как Марти просыпается по ночам и выходит на улицу покурить.

— Ты постоянно пристаешь ко мне, чтобы я бросил курить, — с кривой ухмылкой заметил Бикорски. — Надо было тебя послушаться, Род.

— Насколько я понимаю, после собрания акционеров вы сразу отправились на работу, на станцию обслуживания. Это верно? — спросила я.

Он кивнул.

— На этой неделе я работал с трех до одиннадцати.