– Как? – вопили все. – Как вы смели написать легенду после всего того, что было говорено? По-вашему, Иссык-Куль переводится как «Сердце красавицы»? Ой. ли? Не наврал ли вам старый каракалпак? Не звучит ли это название таким образом: «Не бросайте молодых красавиц в озеро, а бросайте в озера легковерных корреспондентов, поддающихся губительному влиянию экзотики!»

Корреспондент со вздохом порвал бумажки и поклялся не творить больше легенд. И это было ему очень трудно, потому что впереди были самые легендообильные места Средней Азии – Ташкент, Самарканд.

На склонах Ала-Тау

В Алма-Ате с лихвой сбылась вторая часть пророчества молодого человека с розовым плюшевым носом.

От поезда отстали два рабочих делегата и два писателя. О писателях не беспокоились. Все знали, что оба они философы и отнесутся к этому печальному происшествию с соответствующим моменту стоицизмом.

Что же касается рабочих, то их участь представлялась грустной. Они, как совершенно правильно каркал плюшевый пророк, остались без денег и документов. Все понимали, что если без денег перебиться кое-как можно, то уже без документов в нашем отечестве просто зарез.

Через час моторная дрезина с отставшими догнала поезд на разъезде.

Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что довольно стоически вели себя делегаты. Что ж касается философов, то они в тоске метались по перрону и осторожно бились головой о станционный колокол.

Бросившись в свои вагоны, писатели уже не покидали их дня два. Изредка только, на остановках, они выходили на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. При этом они цепко держались за ручки вагона.

Между тем Алма-Ата была таким местом, в котором отстать от поезда вовсе не так уж неприятно. Это светлый, широкий город, большинство населения которого первый раз в жизни увидело поезд только в прошлом году, когда Турксиб подошел к Алма-Ате. Здесь совсем не трудно найти человека, читавшего Щедрина и Фадеева, подписчика Большой советской энциклопедии и журнала «Жизнь искусства», но еще не привыкшего к железнодорожному пейзажу – водокачкам, семафорам и стрелочным будкам.

Алма-Ата еще сохранила свой старорежимный вид полковничьего городка. Вся она обставлена одноэтажными, одноквартирными домиками с деревянными ставнями наружу, резными карнизами и тенистыми помещичьими крылечками.

Все это воздвигнуто в чрезвычайно русском стиле, с петушочка-ми, гребешочками, пташечками и полотенчиками. Сразу видно, что люди ходили здесь в белых кителях, что в зелени скверов сверкали золотые эполеты, что трубили здесь медные оркестры и до самых снеговых вершин Заилийского Ала-Тау долетал вальс «На сопках Маньчжурии». Видно, что люди собирались здесь жить долго, уютно и спокойно.

Но не остаться Алма-Ате полковничьим городком даже с виду. Турксиб преобразит столицу Казахстана. Уже свозятся по городской ветке строительные материалы. Городу тесно. Столько предстоит дела, что неизвестно даже, за что раньше взяться. Строить ли раньше усовершенствованные мостовые, или прокладывать прежде всего канализацию и водопровод, либо взяться за устройство большого курорта в Медео, альпийской местности, в 14-ти километрах от города, где пейзажу не хватает только сенбернара с привязанной к ошейнику плиткой шоколада «Гала-Петер», чтобы стать точно похожим на всемирно известные швейцарские ландшафты.

И уже не «Сопки Маньчжурии» долетают к вершинам Ала-Тау, а гудящий звон «юнкерса», улетающего в пассажирский рейс.

Как удивились бы, полковники, увидев в Алма-Ате, в бывшем Верном, вместо захудалой гимназии казахский университет!

В сандалиях «Дядя Ваня»

Поезд постепенно обрастал бытом. Иностранцы, выехавшие из Москвы в белых мраморных воротничках, тяжелых шелковых галстуках и добротных пиджаках, постепенно стали распоясываться в буквальном смысле этого слова.