Лакшми, улыбнувшись ему, опять взглянула в окно.
— Как быстро вращается земля! — шепнула она и, помолчав, добавила: — Скоро я увижу свой последний восход.
Сквозь нестройный птичий хор и жужжание насекомых доносилось пение минаха:
— Каруна, каруна…
— Каруна, — повторила Лакшми, — милосердие…
— Каруна. Каруна, — голосом гобоя настаивал Будда.
— Поскорее бы уж все перестали меня жалеть, — продолжала умирающая. — Но как ты поживаешь? Бедный Роберт, что ты скажешь мне?
— Откуда-то берутся силы, — ответил он.
— Силы, чтобы жить по-человечески? Или заковать себя в броню, отгородиться от мира, уйдя с головой в свои идеи, в работу? Ты помнишь, как я тянула тебя за вихор, призывая к вниманию? Кто это сделает, когда меня не станет?
Сиделка принесла стакан подсахаренной воды. Доктор Роберт подсунул руку под плечи жены и усадил ее. Дежурная поднесла стакан к губам Лакшми. Больная отпила глоток, с трудом проглотила, вновь отпила и проглотила. Отвернувшись от предложенного стакана, она взглянула на мужа. На изнуренном лице вдруг появилась озорная улыбка.
— «Я вам Троицу являю, — слабым голосом процитировала она, — трижды сока отхлебнув, Ариана разбиваю». — Лакшми помолчала. — Что за смешные вещи вспоминаются порой! Да и сама я смешная, правда? Доктор Роберт, сделав над собой усилие, улыбнулся.
— Ужасно смешная, — согласился он.
— Ты говорил, что я как блоха. Только что была здесь, и вдруг — прыг! — уже там, далеко отсюда. Неудивительно, что ты ничему не смог меня научить.
— Но зато ты научила меня всему, — заверил он ее. — Если бы ты не приходила, и не тянула меня за вихор, заставляя вглядываться в мир, помогая понять его, то чем был бы я теперь? Ученый сухарь с шорами на глазах. К счастью, у меня хватило ума сделать тебе предложение, а у тебя достало безрассудства ответить «да». А впоследствии, когда ты меня воспитывала, — мудрости и понимания. И вот, после тридцати семи лет трудов, я почти стал человеком.
— А я так и осталась блохой. — Лакшми покачала головой. — Но я старалась, очень старалась. Не знаю, понимал ли ты когда-нибудь, Роберт: мне приходилось вставать на цыпочки, чтобы дотянуться туда, где ты работал, читал, думал. Тянуться, изо всех сил тянуться, чтобы добраться до тебя, чтобы быть рядом. Господи, как я уставала! Какой непомерный труд! И все впустую. Ведь я всего лишь бессловесная блоха, которая скачет туда-сюда среди людей, цветов, кошек и собак.
Мне было не допрыгнуть до мира высоколобых, где ты пребывал, и я так и не попала туда. Когда случилось вот это (она подняла руку к своей отсутствующей груди), я перестала пытаться. Перестала ходить в школу, учить уроки. Теперь у меня сплошные каникулы. Наступило долгое молчание.
— Еще глоток воды? — спросила сиделка.
— Да, попей еще, — предложил доктор Роберт.
— Чтобы разделаться с Троицей? — снова улыбнулась ему Лакшми. Вдруг под маской старости и смертельной болезни доктор Роберт вновь увидел смеющуюся девушку, в которую влюбился много лет назад, — это было словно вчера. Час спустя доктор Роберт уже вернулся в свое бунгало.
— Почти все утро вам придется пробыть одному, — объявил он Уиллу Фарнеби, перебинтовав ему колено. — Мне необходимо съездить в Шивапурам, на заседание тайного совета. Около двенадцати придет одна из студенток, что работают сиделками, сделает укол и даст вам поесть. Потом, после уроков, сюда заглянет Сьюзила. А теперь мне пора уходить. |