— Баху! — окликнула рани своего спутника, пользуясь царской прерогативой обращаться запросто, по фамилии.

Дожидавшийся своей очереди эпизодический актер вышел на сцену и был представлен как Его Превосходительство Абдул Баху, посол Рендана.

— Абдул Пьер Баху — car sa mere est parisienne ^[5]. Но, живя, в Нью-Йорке, он овладел английским.

Уилл, пожимая руку послу, заметил, что он похож на Савонаролу — но Савонаролу с моноклем и портным на Савил Роу.

— Баху, — сказала рани, — это Мозг полковника Дайпы.

— Ваше высочество, позвольте заметить, что вы добры ко мне, но едва ли справедливы к полковнику.

Любезность мистера Баху — и в речах, и в манерах — удерживала его на грани ироничности: жалкая пародия на учтивость и самоуничижение.

— Мозг, — продолжал он, — должен находиться там, где ему и надлежит быть: в голове. Что же касается меня, я являюсь всего лишь частью симпатической нервной системы Рендана.

— Et combien sympathique! ^[6] — сказала рани. — Кстати, мистер Фарнеби. Баху — один из Последних Аристократов. Видели бы вы его поместье. Это «Тысяча и одна ночь»! Стоит лишь хлопнуть в ладоши — и тут же подскакивают шестеро слуг, готовых выполнить любое ваше приказание. Если у вас день рождения, в саду устраивают fete nocturne ^[7]. Две тысячи слуг с факелами! Музыка, прохладительное, танцовщицы… Жизнь Гарун-аль-Рашида, но с поправкой на современность.

— Звучит довольно заманчиво, — сказал Уилл, вспоминая деревушки, мимо которых они с полковником Дайпой проезжали на белом «мерседесе»: убогие мазанки, грязь, больные офтальмией дети, тощие собаки, женщины, согнувшиеся в три погибели под тяжестью ноши.

— А что за вкус, — не умолкала рани, — что за богатство воображения! Но главное, — она понизила голос, — какое глубокое, неиссякаемое Чувство Божественного!

Мистер Баху склонил голову, и воцарилось молчание. Муруган тем временем пододвинул стул. Даже не оборачиваясь, в царственной уверенности, что каждый готов предупредить любую неприятную случайность, которая бы угрожала ее достоинству, рани опустилась на стул всей величественной тяжестью своих ста килограммов.

— Надеюсь, мой визит не обеспокоит вас, — сказала она Уиллу. Уилл заверил ее, что вовсе нет; однако она продолжала извиняться.

— Мне следовало бы предупредить вас, — говорила она, — попросить позволения прийти. Но Внутренний Голос сказал: «Иди немедленно». Почему? Сама не знаю. Но, не сомневаюсь, мы выйдем на верную тропу.

Рани внимательно поглядела на Уилла огромными, выпуклыми глазами и загадочно улыбнулась.

— А теперь, прежде всего, как вы себя чувствуете, дорогой мистер Фарнеби?

— Как видите, мадам, весьма неплохо.

— Правда?

Глаза навыкате всматривались в его лицо так пристально, что Уилл поневоле почувствовал смущение.

— Я вижу, вы из тех, кто и на смертном одре героически заверяет друзей, что все в порядке.

— Вы мне льстите, — сказал Уилл. — И все же, смею утверждать, со мной действительно все в порядке. Хотя, конечно, это так удивительно, что кажется едва ли не чудом.

— Да, чудом! — подтвердила рани. — Именно так я подумала, услыхав о вашем спасении.