– Куда ты, на ночь глядя? – спросил дедушка.

– Действительно, куда это тебя носит каждый вечер? – крикнула ей вдогонку Трейси. – Принеси, по крайней мере, еще ягод живокости, не знаю уж, где ты их находишь. Пора маме новую настойку делать, – в ее голосе зазвучали плаксивые нотки. Я же не могу все одна. У меня не десять рук.

– Принесу я тебе живокости, не волнуйся, – прошептала Инес, но так тихо, что сестра не расслышала.

После гибели Ланты Трейси точно подменили. Прежде она всегда была такая веселая, чуть что – заливалась звонким смехом, иногда прямо как дурочка. Любила потанцевать, попеть, с подружками поболтать, с парнями шуточками перекинуться. И никогда ни к кому не цеплялась, не сердилась, не дулась, не обижалась. Молола языком, не переставая, и чуть что заливалась звонким смехом. Зато теперь или рта не открывает, или ворчит. Не только на Инес – на всех. Даже на дедушку. Даже на папу! И не в том дело, что она вынуждена одна все хозяйство вести, хотя ей, конечно, приходится нелегко. А все потому, что Трейси никак не отпускает страх.

Инес обогнула дом и едва не налетела на Стака. Опять, наверно, ходил на задний двор тлинку пить. Девочка опустила голову и шмыгнула за сарай. Дождалась, пока паук скрылся из вида и задами пошла туда, куда ее неудержимо тянуло все последние дни, как только солнце тонуло в океане, и землю окутывали сумерки.

Все получилось случайно и началось в тот день, когда прилетела чайка и Антар разговаривал с Инес. После того, как чудесная птица улетела, девочку охватило радостное возбуждение. Теперь уже скоро, скоро, мысленно без конца повторяла она и, не в силах усидеть на месте, пошла куда глаза глядят. Долго бродила, не замечая ничего вокруг, представляя себе, как гибнут ненавистные пауки, как корчатся, изрубленные топорами, или объятые пламенем, или… Может быть, Тарик собирается их отравить? Она очнулась, лишь когда сгустился вечер. Низко в небе неподвижно висела ущербная оранжевая луна, похожая на дольку огромного апельсина.

Инес оглянулась, пытаясь сообразить, куда ее занесло, и поняла, что оказалась на краю небольшой ложбины на окраине города, где, слегка на отшибе, стоял один-единственный дом. Очень старый, но просторный и все еще крепкий. Забор вокруг него давно развалился, и роль ограды исполняли бурно разросшиеся кусты.

Знакомый запах заставил Инес приглядеться к ним повнимательней. Так и есть, это оказалась живокость. По-видимому, когда-то давно кусты пересадили сюда из леса. Ветки с длинными, узкими, мохнатыми с изнанки листьями были сплошь усыпаны крупными фиолетовыми ягодами. Слишком терпкие на вкус, чтобы есть их просто так, они были очень хороши для настойки, которая помогает "от сердца". Инес обрадовалась – обычно за живокостью приходилось ходить далеко в лес – и решила нарвать хотя бы немного ягод, благо вокруг никого видно не было. Однако на всякий случай она проскользнула за дом, где кусты живокости образовали настоящие заросли.

Двор выглядел запущенным, сарай позади дома покосился, и хотя в нем копошились куры, чувствовалось, что никакой другой живности тут нет. Ни коз, ни свиней, ни даже ручного крыса.

Инес, конечно, узнала это место; дом Королевы Моок. В ее гнезде, как говорят пауки, жили только слабоумный Фидель со своей матерью. Поэтому и хозяйство у них такое запущенное; звонарь вообще мясного почему-то не ел, а двум старухам много ли надо?

Нарвав полную поясную сумку ягод, девочка почувствовала, что проголодалась. Заглянула в сарай, стащила там связку бананов и одно яйцо; больше не решилась, их всего-то было несколько штук. Забилась в кусты и поела, только сейчас ощутив, как сильно устала.