|
Что же, тем лучше. Ничего не может быть хуже, чем недооценивать своего противника. От стены его отделяло лишь несколько шагов, и черные ускорили шаг, надеясь прижать его в угол, прежде чем варвар сообразит, что происходит. Гиганты, сторожившие вход, также покинули свой пост и присоединились к остальным. Они наступали пригнувшись, вытянув вперед когтистые руки, готовясь отразить нападение. Глаза их полыхали адским пламенем, белые зубы сверкали. Они ждали, что киммериец нападет на них в любой момент, с прежней яростью — но он вновь застал их врасплох. Вскинув меч, Конан шагнул к преследователям, затем резко развернулся и ринулся к степе. Там, с силой оттолкнувшись от земли, он взмыл в воздух и, вытянув вверх руку, ухватился за выступ на стене. Но в тот же миг раздался чудовищный треск, козырек обломился, и пират рухнул во двор. Он сильно ударился спиной и переломал бы себе все ребра, но мягкая трава спасла варвара, и он вновь вскочил на нош, как огромная хищная кошка, готовясь отразить атаку черных. Злой задор покинул его взор. Теперь глаза его полыхали синим пламенем, грива черных волос разметалась, тонкие губы вздернулись в злобном оскале. В одно мгновение то, что он считал смелой игрой, подошло к концу, и теперь киммерийца ждал бой не на жизнь, а на смерть, и дикарская натура Конана показалась во всей своей необузданной ярости. Черные, ошарашенные его прыжком, тут же опомнились и готовы были наброситься на врага. Как вдруг безмолвие нарушили истошные крики. Повернувшись на звук, гиганты узрели в проходе вооруженную толпу. Пираты все еще не слишком твердо держались на ногах и бессвязно ругались, но в руках у них были мечи, и они наступали с бешеной отвагой, на которую нимало не повлиял тот факт, что они ничего не понимали в происходящем. Воспользовавшись замешательством черных, Конан с пронзительным воплем обрушился на них, точно карающий меч небес. Под клинком его они валились, точно спелые колосья, и жаждущие крови зингарцы, спотыкаясь, устремились на подмогу киммерийцу. Они еще не вполне очнулись от наркотического отупения, когда Санча принялась лихорадочно расталкивать их и совать в руки мечи, призывая спешить куда-то и с кем-то сражаться. Слов ее они почти не понимали, но при виде черных гигантов и льющейся крови воинственное возбуждение охватило их. Во мгновение ока двор превратился в поле боя, или, скорее, в настоящую бойню. Зингарцы шатались, нетвердо держались на ногах, но руки их крепко сжимали мечи, и удары были пусть не слишком точны, зато исполнены яростной силы. Пираты приняли бой, сыпя проклятиями, не обращая внимания на полученные раны, если только те не оказывались смертельны. Численностью они значительно превосходили черных, однако те оказались серьезными противниками. Возвышаясь на две головы над пиратами, они рвали зингарцев когтями и зубами, нанося кулаком удары чудовищной силы, достаточные, чтобы проломить человеку череп. В этой орущей, животной толпе флибустьеры вскоре утратили преимущество, дарованное клинками, к тому же многие из них еще не вполне отошли от действия наркотика и не успевали уворачиваться от направленных на них ударов. Они сражались со слепым животным отчаянием, думая лишь о том, чтобы нести смерть, но не избегали ее. Мечи взлетали и опускались, подобно топору мясника. И по всему замку разносились крики, вопли и проклятия. Санча, сжавшись в комочек в проходе, была оглушена и напугана до потери сознания. Глазам ее предстал водоворот кровавого хаоса, где сверкали мечи, мелькали когтистые черные руки, появлялись и исчезали искаженные болью и злобой лица, и тела противников, в крайнем напряжении, сталкивались, налетали друг на друга, расходились и кружили в безумном дьявольском танце. Отдельные детали врезались в память, подобные наброскам, сделанным черной тушью на багровом фоне. Она видела, как зингарский моряк, ослепленный лохмотьями кожи, свисавшими у него со лба на глаза, с трудом держась на подгибающихся ногах, вонзил меч по самую рукоять в черный живот. |
