Казалось, беззвучный мотив дудочки ухватил жадными пальцами самую душу юноши и с необъяснимой жестокостью принялся вырывать из недр ее все невольные проявления тайных порывов и страстей. То были омерзительные конвульсии, содрогания похоти — словно сочились через поры потаенные желания, загнанные на дно естества: страсть без наслаждения, боль, неразрывно слившаяся со сладострастием. Как будто с души были содраны все покровы до единого, и обнажены все самые черные и невыразимые тайны.
Конан смотрел на происходящее, застыв от отвращения, с трудом подавляя тошноту. Сам он был творением природы, подобным скорее лесному волку, чем цивилизованному человеку, но позорные тайны мира также были ведомы ему. Он рыскал по городам Заморы, знал женщин Проклятого Шадизара. Но здесь перед ним, он чувствовал, открылась мерзость воистину космических масштабов, превосходящая любые человеческие извращения — уродливая ветвь на Древе Жизни, недоступная людскому пониманию. И не отвратительные судороги несчастного юноши так претили ему, но необъятная, необъяснимая гнусность этих существ, посмевших извлечь на свет и бесстыдно выставить на всеобщее обозрение мрачнейшие из тайн души человеческой, о которых не следовало бы упоминать и намеком, вспоминать даже в худших кошмарах.
Внезапно черный палач отложил свою дудку и поднялся на ноги, возвышаясь над корчащейся в судорогах белой фигуркой. Грубо схватив юношу за шею и за бедро, гигант оторвал его от земли и швырнул головой вперед в зеленую заводь. Конан еще успел заметить белесую тень в густо-зеленых водах, но в этот миг остальные черные зашевелились, и киммериец поспешил пригнуться за парапетом, чтобы они не заметили его.
Спустя некоторое время любопытство вновь пересилило, и он опасливо приподнял голову. Черные гуськом выходили через арку в соседний двор. Один из них, тот самый, что мучил матроса, что-то поставил на выступ на дальней стене. Он был чуть выше остальных, и лоб его украшал усыпанный самоцветами обруч. Юноши-зингарца нигде не было видно. Гигант последовал за своими товарищами, и вскоре Конан заметил, как они вышли наружу через тот самый вход, через который он сам попал в этот замок ужаса, и двинулись друг за дружкой вниз по холму, в том же направлении, откуда пришел киммериец. Оружия у черных не было, но он не сомневался, что они намереваются каким-то образом напасть на пиратов.
Однако прежде чем отправиться на выручку ничего не подозревающим спутникам, Конан решил выяснить, что же стало с юнгой. Ни единого звука не доносилось до него. Варвар был уверен, что в башнях и во дворах нет не души.
Он быстро спустился по лестнице и через арку вбежал в тот самый двор, откуда только что ушли черные. Теперь он мог как следует разглядеть таинственную стену. Она была опоясана несколькими рядами вытесанных из камня полок, а на этих бортиках стояли тысячи крохотных фигурок, большей частью серого цвета. Фигурки эти, размером не больше ладони, изображали людей и были сделаны так искусно, что Конану не составило труда по отличительным признакам узнать в этих идолах черты зингарцев, аргосцев, офирцев и кушитов. Эти последние были черного цвета, ибо и сами кушиты были темнокожими. Конан не мог отделаться от смутного чувства неловкости при виде странных незрячих фигурок. Они так напоминали живых людей, что это невольно внушало трепет. Киммериец повертел в руках одну или две, но так и не сумел определить на ощупь, из чего они сделаны. Чем-то это вещество напоминало окаменевшую кость, но трудно было поверить, чтобы подобный материал встречался на острове в изобилии и расходовался бы столь щедро.
Конан также обратил внимание, что фигурки, в которых он мог опознать определенную расу, располагались, в основном, на верхних полках. Черты нижних идолов выглядели для варвара чуждо и странно. Либо то были лишь плоды фантазии скульптора, либо те, с кого лепили эти изображения, принадлежали к расам, давно исчезнувшим с лица Земли. |