Как только эта мыслишка уложилась у меня в голове, Абердин стал мне нравиться куда больше. Не могу сказать, чтобы мне захотелось немедленно сюда переселиться — да и зачем, если точно то же самое: те же магазины, библиотеки и центры досуга, те же пабы и телепрограммы, те же телефонные будки, почтовые отделения, светофоры, парковые скамейки, «зебры» на переходах, морской воздух и пост-индийско-кухонную отрыжку можно получить где угодно? Странным образом те самые черты, которые накануне вечером делали Абердин таким скучным и предсказуемым, теперь придавали ему уют и позволяли чувствовать себя как дома. И все же так и не возникло чувство, будто меня окружает сплошной гранит, и я без сожаления, забрав свои вещи из отеля, вернулся на вокзал, чтобы продолжить торжественное продвижение к северу.

Поезд опять попался очень чистый, в тех же успокаивающих серых и голубых тонах. В нем было два вагона, зато их обслуживал проводник, что произвело на меня впечатление. Беда в том, что молодой человек, занимавший эту должность, исполнял свои обязанности очень уж ревностно — у меня сложилось впечатление, что он совсем недавно начал работать и еще не прошел той стадии, когда разносить чай и давать сдачу кажется игрой; но поскольку в его распоряжении имелись всего два пассажира, кроме меня, и всего 60 ярдов вагонов для обхода, он появлялся рядом в среднем каждые три минуты. Зато постоянный рокот колес тележки не давал закемарить и впасть в неуместное слюнотечение.

Мы проезжали приятную, но не слишком живописную местность. По прежним поездкам север Шотландии был мне знаком своим более драматичным западным побережьем, и по сравнению с ним эта часть страны звучала приглушенно — округлые холмы, плоские поля ферм, кое-где проблески пустынного, серого, как сталь, моря; ничто здесь не резало глаз. И ничего не происходило, кроме взлета большого самолета в Нэйрне. Он проделал в воздухе всевозможные чудеса, взбирался вертикально вверх на сотни футов, потом медленно опрокидывался и несся к земле и снова резко взмывал в самый последний момент. Наверно, это была какая-то тренировочная база самолетов Королевских ВВС, но увлекательнее было тешить себя мыслью, что самолет похищен террористом с самоубийственными наклонностями. И тут произошло самое интересное. Самолет взял курс на поезд, прямо-таки бросился на него, словно пилот, заметив вагоны, решил прихватить нас с собой. Летательный аппарат становился все больше и больше, все ближе и ближе — я с беспокойством огляделся, но разделить мое волнение было некому, — и наконец совсем заполнил собой окно, и тут поезд вошел в распадок, и откос закрыл самолет. Чтобы успокоить нервы, я купил с тележки чашку кофе и пакетик печенья и стал ждать появления Инвернесса.

В Инвернесс я влюбился с первого взгляда. Он никогда не выиграет конкурса красоты, но в нем есть очаровательные черты — старомодная маленькая киношка под названием «Ла Скала», хорошо сохранившийся рынок-пассаж, большой и грешащий восхитительными излишествами замок девятнадцатого века из песчаника на холме и роскошные дорожки вдоль реки. Меня особенно подкупил полутемный пассаж, этакий тайный ход, закрытый, по-видимому, все в том же 1953 году. В нем была парикмахерская с вращающимся шестом перед входом, а внутри — портреты людей, которые, похоже, копировали модели причесок у персонажей «Тандербердс».

Была в нем даже лавка розыгрышей, торгующая такими полезными и интересными предметами, каких я не видел уже много лет: чихательным порошком, пластмассовой блевотиной (очень удобно, чтобы занимать место в вагоне) и жевательной резинкой, окрашивающей зубы в черный цвет. Лавка оказалась закрыта, но я сделал в памяти зарубку: вернуться утром и запастись впрок.

Главное в Инвернессе — великолепная река: зеленая, спокойная, очаровательно занавешанная деревьями, окаймленная с одной стороны большими домами, аккуратным маленьким парком и старым замком из песчаника (теперь в нем районный суд), а с другой — старыми отелями с островерхими крышами и собором бесстрастного нотрдамского величия, стоящим на широком лугу у реки.