Сэр Джеймс прибыл вместе с доктором Леттсомом в его экипаже, и совместно же они категорически отклонили предложение капитана Обри осмотреть сад. Джеку, которого вызвали, чтобы принять барышника, доставившего его новую кобылу, пришлось оставить их наедине с графином.

Врачи уже обратили внимание на крылья новых пристроек Эшгроу-коттеджа, на двойной сарай для экипажей, длинную линию конюшни и сверкающий купол обсерватории на удаленной башне. Теперь они обратили натренированный взор на гостиную, ее новую массивную мебель, картины с изображением кораблей и морских сражений кисти Покока и других знаменитостей. Висел тут и портрет самого капитана Обри кисти Бичи — в полной форме капитана первого ранга, с красной орденской лентой на широкой груди, Джек бодро смотрел на мортирную бомбу, на которой покоились руки капитана, дополненные парой голов мавров, ибо Джек добавил к владениям Британской Короны Маврикий и Реюньон. Геральдическая Коллегия насчет этих дополнений четкого мнения не выразила, но было решено, что мавританские головы будут к месту.

Врачи смотрели на это великолепие, попивая вино, и с видимым удовольствием предчувствовали солидные гонорары.

— Позвольте налить вам еще вина, дорогой коллега? — промолвил сэр Джеймс.

— Очень любезно с вашей стороны, — отозвался Леттсом, — прекрасная мадера! Капитану, похоже, повезло с призовыми?

— Мне говорили, он отбил два или три корабля Ост-Индской компании на Реюньоне.

— Где это — Реюньон?

— Его раньше называли Бурбон — рядом с Маврикием, если помните.

— В самом деле? — и доктора вернулись к обсуждению своей пациентки: благотворному действию операции; удивительному побочному эффекту бессмертника, когда его дают в лошадиных дозах; отказу от валерианы; предшествующим многократным беременностям, как правило, имевшим место в этом и большинстве подобных случаев; пиявкам за ушами, ухудшающим течение болезни; мягчительным средствам и их влиянию на сплин; шишкам хмеля; холодным обтираниям с пинтой воды натощак; строгой диете; слабительной микстуре. Доктор Леттсом упомянул и о своем успешном применении опиума при подобных случаях.

— Мак делает мегеру розой! — провозгласил он. Ему понравилось собственное выражение, и он громким голосом провозгласил:

— И из мегеры мак сделает розу! — но сэр Джеймс, нахмурившись, ответил:

— Ваш мак хорош на своем месте, но, когда я вспоминаю злоупотребления им, опасность привыкания, когда пациент становится его рабом, мне порой думается, что его место — на клумбе. Я знаю весьма способного человека, который так злоупотреблял им, в виде настойки лауданума, что в итоге дошел до дозы не менее восемнадцати тысяч капель в день — половина этого графина! Он смог побороть эту привычку, но нынче, когда его дела в кризисе, он опять вернулся к этому утешению, и, хотя его нельзя назвать «любителем опиума», но, по заслуживающим доверия свидетельствам, трезвым его также не назовешь, погружен в себя чуть не две недели уже и… О, доктор Мэтьюрин! Здравствуйте! Вы ведь знакомы с коллегой Леттсомом?

— Ваш слуга, джентльмены, — Стивен вошел в комнату. — Надеюсь, вам не пришлось меня ждать?

Доктора заверили его, что вовсе нет, все равно их пациентка еще не готова, и могут ли они предложить доктору Мэтьюрину бокал этой великолепной мадеры? Доктор Мэтьюрин не возражал, и, попивая вино, живописал, как вздорожали нынче трупы: он сторговал было один прямо сегодня утром, но у злодеев достало наглости потребовать четыре гинеи! Четыре гинеи — лондонская цена за провинциального покойника! Он попытался усовестить их, что их жадность душит науку, и с тем их собственный труд, но вотще: пришлось платить четыре гинеи.