Стивен развел руками.

— Я могу не видеть насквозь первого встречного, — продолжил Джек, — но чертовски хорошо понимаю, что, несмотря на черное одеяние, этот человек хочет забраться в ее постель — я говорю тебе это, Стивен, только потому, что ты непосредственно замешан в этом вопросе. И поскольку я уважаю сан, то я лишь ответил, что мне не нравится, когда мои приказы обсуждаются в кают-компании или где-либо еще. На службе не принято ни оспаривать решения капитана, ни приносить грязные сплетни в капитанскую каюту, и чего я жду, так это того, что мои указания будут быстро исполнены.

— Человек рождается для того, чтобы страдать, как искры для того, чтобы устремляться вверх: все это тоже в Библии, Джек, — сказал Стивен. — Я сделаю, что смогу, чтобы покончить с сифилисом и призраком. Я также принес некоторое утешение, брат. Молодой лейтенант морской пехоты, Говард, играет на флейте.

— Немецкая флейта была флотской отравой еще в мою бытность юнгой, — ответил Джек. — В каждой мичманской берлоге, в каждой кают-компании, на каждой главной палубе, где я когда-либо обитал, имелось с полдюжины придурков, пищащих первую часть «Ричмонд Хилл». И после своих слов о миссис Уоган Говард не тот человек, которого я когда-либо охотно захочу развлекать или приглашу к своему столу — за исключением служебных вопросов.

— Когда я говорю, что он играет, то имею в виду, что он играет так, что может укрощать волны и ярость диких зверей. Такой контроль! Такая модуляция! Такой legato arpeggios! Альбиони не сыграл бы лучше — не так хорошо. Как человека я не могу его с чистым сердцем рекомендовать, но его легкими и губами я восхищаюсь. Когда он играет, это тупое солдафонское лицо, этот взгляд устрицы… — но не стоит выражаться недоброжелательно, — все исчезает за чистым потоком звуков. Это в нем есть. Когда же кладет флейту, сияние уходит, взгляд снова мертв, вульгарное выражение лица возвращается.

— Уверен, все так, как говоришь, Стивен, но прости меня: я не могу получать удовольствие, играя с человеком, который способен так плохо отзываться о женщинах.

«Женщины, однако, не беззащитны», — подумал Стивен, идя в носовую часть орлоп-дека, чтобы выразить Пегги и миссис Босуэлл протест за их беспечное поведение. Хирепат недавно увел Луизу Уоган с юта вниз, и через отверстие в двери ее каюты доносились ужасно знакомые звуки, свидетельствующие, что Майкл попал в оборот.

Хотя и страстный, голос был тихим. На быстром французском Хирепата убеждали, что тот дурак, ничего не понимает, вообще ничего — и никогда ничего не понимал. У него нет ни малейшего чувства такта, осторожности, деликатности или времени. Он злоупотребляет своим положением крайне одиозно. Что он вообще о себе возомнил?

Стивен пожал плечами и пошел дольше.

— Салюбрити Босуэлл, — произнес он, — о чем вы думаете? Как такой здравомыслящей женщине, как вы, могло прийти в голову действовать настолько неосмотрительно и сказать моряку, что тот служит на проклятом корабле? Разве вы не знаете, мадам, что моряк — одно из самых суеверных существ, когда-либо рожденных? И говоря ему, что корабль проклят, даже населен призраком, вы заставили его пренебречь своими обязанностями, скрыться в темноте, когда он должен работать с парусами и тащить тросы? Тогда корабль и в самом деле становится проклятым — наскакивает на скрытую скалу, взрывается, выходит из ветра.