Сама больница, из отполированного морской стихией камня и выкрашенная в угольно‑черный цвет, имела шесть этажей, и сверху к гостям внимательно приглядывались мансардные окна.
– Здание построили перед Гражданской войной для штаба батальона, – пояснил Макферсон. – Очевидно, были планы использовать его как тренировочную базу, но, когда война стала неизбежной, все переключились на форт, а здесь позднее разместили военнопленных.
Тедди смотрел на башню, которую заприметил еще с парома. Ее макушка выглядывала из‑за верхушек деревьев в дальнем конце острова.
– Что за башня?
– Старый маяк, – ответил Макферсон. – В этом качестве не используется с начала восьмисотых годов. Я слышал, что армия северян держала на нем сторожевых наблюдателей, ну а теперь мы там обрабатываем…
– Пациентов?
Он помотал головой:
– Сточные воды. Вы не поверите, какую только дрянь к нам не приносит. С парома все выглядит красиво, но отходы целого штата, попадающие из рек в эту гавань, в конце концов оказываются у нас.
– Потрясающе, – сказал Чак, щурясь на солнце, и затянулся сигаретой, чтобы подавить зевок.
– Там, ближе к стене, – Макферсон махнул рукой в сторону корпуса В, – стоит дом командующего северян. Вы могли его заметить, когда поднимались на гору. Тогда он обошелся в кругленькую сумму, и, когда дядя Сэм получил счет, командующего сняли с должности. Этот дом стоит посмотреть.
– И кто там сейчас живет? – спросил Тедди.
– Доктор Коули, – ответил Макферсон. – И смотритель больницы. Эти двое создали здесь нечто уникальное.
Они огибали комплекс с тыла, встречая по дороге новых садовников в кандалах, за которыми присматривали санитары; многие мотыжили суглинок возле задней стены. Одна садовница, женщина средних лет с жиденькими пшеничными волосами, просвечивавшими на макушке, вытаращилась на Тедди и приложила палец к губам. На ее шее выделялся багровый шрам размером с лакричную конфету. Она улыбнулась ему, не отнимая пальца от губ, и медленно, в знак запрета, покачала головой.
– Коули в своей области человек легендарный, – говорил Макферсон, пока они огибали здание больницы. – Лучший студент, что в Джоне Хопкинсе, что в Гарварде, опубликовал свою первую работу по патологии бреда в двадцать лет. Многократно консультировал Скотленд‑Ярд, МИ‑6 и УСС.
– Зачем?
– Зачем? – переспросил Макферсон.
Тедди кивнул. Вопрос казался ему логичным.
– Ну… – Макферсон был в замешательстве.
– Взять УСС, для начала, – сказал Тедди. – Зачем им консультироваться с психиатром?
– Военная область, – наконец ответил Макферсон.
– Допустим. – Тедди говорил с расстановкой. – А конкретнее?
– Информация засекреченная, – сказал Макферсон. – Так я предполагаю.
– Какая же она засекреченная, если мы об этом говорим? – заметил Чак, переглянувшись с напарником.
Макферсон, уже поставивший ногу на ступеньку лестницы, что вела к дверям больницы, застыл в растерянности. Он скользнул взглядом по изгибу оранжевой стены, а затем сказал:
– Спросите у него сами. У него как раз должно было закончиться совещание.
Они поднялись по ступенькам и вошли в отделанное мрамором фойе, увенчанное купольным сводом с кессонами. Перед ними с характерным звуком открылись автоматические двери, и они очутились в большой приемной, где за столами, справа и слева, сидели санитары, а вглубь уходил длинный коридор, упиравшийся в еще одни автоматические двери. У подножия лестницы, уходящей наверх, пока Макферсон записывал все три фамилии в реестр, они предъявили свои бляхи санитару, тот сравнил их фото с подлинниками и вернул удостоверения владельцам. |