– Подружка у меня японка. То есть родилась здесь, но… Выросла в лагере для интернированных. В тех краях – Портленд, Сиэтл, Такома – до сих пор сохраняется напряжение. Людям не нравится, что я с ней.

– Поэтому тебя перевели.

Еще кивок, еще плевок. Чак проследил, как тот упал в бурлящую пену.

– Говорят, это будет нечто, – сказал он.

Тедди снял локти с перил и выпрямился во весь рост. Лицо его было мокрым, на губах соль. Удивительно, что море его все‑таки достало, хотя он не помнил, чтобы брызги до него долетали. В поисках пачки «Честерфилда» он похлопал себя по карманам дождевика.

– Кто говорит? И о чем?

– Газеты, – ответил Чак. – Про будущий шторм. Обещают что‑то особенное. Грандиозное. – Он махнул рукой в сторону неба, белого, как кипящая пена под носовой частью. Там, вдоль южной кромки, выстроились шеренгой пунцовые барашки, расползавшиеся чернильными пятнами.

Тедди потянул носом воздух.

– Ты ведь помнишь войну, Чак?

Видя ухмылочку своего партнера, Тедди подумал: быстро же мы настроились на одну волну и смекнули, как подначивать друг дружку.

– Смутно, – ответил Чак. – В основном помню строительный мусор. Кучи мусора. Обычно люди говорят о мусоре пренебрежительно, а по‑моему, он занимает свое законное место. В нем есть своя, так сказать, эстетическая красота. Ибо все в глазах смотрящего.

– Прямо как по писаному. Тебе это никогда не говорили?

– Случалось. – Перегнувшись через перила, чтобы размять спину, Чак подарил морю очередную улыбочку.

Тедди похлопал себя по карманам брюк, порылся во внутренних карманах пиджака.

– Бывало, боевые задания зависели от прогнозов погоды, ты помнишь?

Чак потер щетину на подбородке тыльной стороной ладони.

– Как не помнить.

– И как часто эти прогнозы сбывались?

Чак нахмурил брови, давая понять своему напарнику, что он всерьез обдумывает этот вопрос. Потом почмокал губами и сказал:

– Процентов тридцать, пожалуй.

– В лучшем случае.

Чак кивнул:

– В лучшем случае.

– И теперь, когда мы вернулись на гражданку…

– Еще как вернулись, – ввернул Чак. – Можно сказать, угнездились.

Тедди с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Этот парень нравился ему все больше. Во сказанул.

– Угнездились, – согласился он. – Так почему ты должен верить этим прогнозам сейчас больше, чем верил тогда?

Над горизонтом показалась верхушка треугольничка.

– Вообще‑то я не уверен, что моя вера измеряется в таких понятиях, как «больше» или «меньше», – сказал Чак. – Дать сигаретку?

Тедди, который уже по второму разу похлопывал себя по карманам, неожиданно замер, поймав на себе взгляд Чака. Ухмылочка отпечаталась на лице его напарника аккурат под шрамом.

– Когда мы садились на паром, пачка была в кармане, – сказал Тедди.

Чак мотнул головой в сторону берега:

– Чиновный люд. Обчистят, и не заметишь.

Он вытряхнул сигаретку из пачки «Лакиз», протянул товарищу и щелкнул медной зажигалкой «зиппо». Пахнуло бензином, который сразу забил солоноватый морской воздух и проник Тедди в самое горло. Чак защелкнул крышку зажигалки, тут же снова открыл одним движением кисти и закурил сам.

Тедди выдохнул, и треугольничек острова на мгновение исчез в сигаретном дыме. А Чак продолжал философствовать:

– На Заокеанском театре военных действий, когда от метеосводки зависело, отправят тебя десантироваться с парашютом или морем высадят на берег, ставки‑то были повыше, а?

– Да уж.