В общем обменялись несколькими скупыми фразами и надолго замолкли, размышляя каждый о своем, невеселом. Первая радость спасения уже давно прошла, все понимали, что скитания по безбрежным и безлюдным просторам южной Атлантики могут затянуться надолго и, если даже их и не смоет в океан какая-нибудь шальная волна, не обязательно закончатся встречей с кораблем или высадкой на берег.

Их глаза понемногу привыкли к мраку, окружавшему их со всех сторон. Уже больше не чудилось, что плот странно взвешен в фантастической черной бездне. Теперь на фоне все же более светлого неба различались быстро движущиеся бесконечные шеренги темных и тяжелых, словно из свинца литых, высоких волн, против горизонта просматривались мрачные силуэты товарищей по плоту, да И плот уже виднелся, как нечто отдельное от бушевавшей вокруг него свирепой стихии, и даже иногда видно было, правда не очень ясно, как на него тяжело шлепались пенистые черные языки и, шипя, скатывались обратно в океан.

Незадолго до рассвета мистер Фламмери вдруг с неожиданной энергией поднялся из углубления, в котором он до того недвижно пребывал, уселся на сиденье напротив Егорычева и хриплым, но громким голосом сообщил:

— Псалом восемьдесят шестой. Молитва Давидова.

После этого он мокрыми ладонями пригладил свои мокрые волосы, встал на ноги, для пущей устойчивости несколько согнул колени и широко раскинул руки, откашлялся и начал:

— «Прислони, господи, ухо твое и услышь меня, потому что я беден и нищ…»

Он всхлипнул, звучно высморкался.

— «Прислони ухо твое к воплю моему, потому что пресытилась бедствиями душа моя и жизнь моя дошла до преисподней… Я сравнялся с отходящим в могилу…» О да, сэр, я сравнялся с отходящим в могилу… Внимание, леди и джентльмены! Вифлеемские стальные упали на четыре пункта!.. Поезд на Бостон отправляется через три минуты!.. Аллилуйя, канашки!..

— Он сошел с ума! — воскликнул Егорычев. — Мистер Цератод, удержите его, он хочет броситься в воду!..

Но мистер Фламмери опередил струсившего Цератода. Он сделал два шага вперед, упал на колени перед пустым сиденьем направо от почтительно посторонившегося Смита, и его стало тошнить.

Так спутники мистера Фламмери узнали, что у него хранилась в заднем кармане брюк объемистая плоская фляжка коньяку и что он, утаив ее от своих товарищей по несчастью, вылакал до дна, не оставив им ни капли.

Освободившись от поглощенного спиртного, мистер Фламмери снова плюхнулся в углубление между сиденьями и моментально заснул.

Вскоре ночь почти без промежуточных этапов сменилась пасмурным днем. Небо по-прежнему было покрыто низкими тучами. Стало еще труднее держать плот против волны. У Мообса вышибло весло из рук, и оно мгновенно исчезло в неразберихе воды и пены. Пришлось выдать ему запасное. Можно было бы, конечно, изготовить из трех весел водяной якорь, который при менее бурной погоде прекрасно держал бы плот против волны. Но Егорычев не решился рисковать. Водяной якорь почти наверное оторвало бы, и тогда они остались бы без весел.

Пока Цератод и Фламмери еще не были в состояния заменить гребущих, Егорычев решил обходиться без рулевого. Он предложил Смиту отдохнуть.

Ни Смит, ни Мообс не усмотрели ничего удивительного в том, что Егорычев отдает распоряжения. Как-то само собою получилось, что уже ночью все признали авторитет Егорычева, как единственного среди них знакомого с искусством кораблевождения, и вручили свою судьбу в его руки.

Есть никому не хотелось, но жажда людей, вдоволь наглотавшихся солено-горькой воды, с каждым часом становилась все нестерпимей.

Смит поднял храпевшего мистера Фламмери с его мокрого ложа, прислонил к осунувшемуся и пожелтевшему Цератоду, снял со своей ноги ботинок, который ему там, на транспорте, так и не удалось расшнуровать, вычерпал им воду, закрывавшую доступ к неприкосновенному запасу, распахнул заветную дверцу и извлек из каморы анкерок с пресной водой и несколько пакетов с сухим молоком и пеммиканом.