— Осталось ровно тридцать пять минут, — прошептал Фремденгут, глянув па светящийся циферблат настольных часов.

— Так чего же мы валяемся на полу? — рассердился Мообс и поднялся на ноги. — Еще успеем наваляться.

— Не будьте идиотом! — дернул его за рукав Фламмери. — Смотрите, как поступает барон, и старайтесь делать так же.

— Очевидно, нет уверенности, что взрыв произойдет точно вовремя? — осведомился Цератод, немея от страха перед неизвестностью.

— Пусть мистер Мообс ляжет, — подтвердил его опасения Фремденгут. — Ну!.. А впрочем, поступайте как вам угодно.

Раз ему было предложено поступать как ему угодно, Мообс не лег, а шлепнулся на прохладный земляной пол.

— Пустите меня к вам!.. Пустите же! — надрывался по ту сторону двери высокий голос, полный ужаса, злобы и отчаяния. — Не оставляйте меня одного!.. Пустите!..

Теперь он стучал уже не кулаками, а чем-то тяжелым, видимо камнем.

— Этот мерзавец может, чего доброго, проломить дверь, — опасливо прошептал Фламмери.

— Не отвечайте ему! — зашикал на него Цератод. — Ему тут нечего делать.

— Тридцать две минуты!.. — проговорил Фремденгут, хотя никто его об этом не спрашивал. — Нет, уже тридцать одна…

— Этот черномазый мне действует на нервы! — в отчаянии простонал Фламмери и быстро, насколько это ему позволяла его комплекция, пополз к двери.

— Не открывайте! — закричали ему одновременно и Фремденгут, и Мообс, и Цератод, и даже Кумахер, который, вообще-то говоря, лежал в состоянии очень близком к обморочному.

— Не буду! — успокоительно шепнул им в ответ Фламмери. — Розенкранц! — ласково обратился он к безумствовавшему за дверью предателю. Розенкранц затих. — Розенкранц! Через час ты будешь назначен владыкой всего острова!.. Ты меня слышишь, Розенкранц?

— Пустите меня! — простонал из-за двери Розенкранц. — Я хочу к вам, в Священную пещеру… Я боюсь…

— Слушай меня спокойно, Розенкранц, и не бойся! Беги скорее в Новый Вифлеем и скажи всем, кто тебе встретится, всем, кроме старейшин, мистера Егорычева и его белого друга, что я только что вознесся молитвами к господу, и господь внял моим молитвам. Господь изрыгает на мятежный Новый Вифлеем огонь великий, гром и смерть, дабы проучить непокорных и утвердить в вере праведных и законопослушных христиан… Беги же, беги, пока не поздно!.. Да выключите вы, пожалуйста, это проклятое радио! От него уже лопается голова! — крикнул он, быстро отползая назад, в крайний угол.

— Кумахер, выключите радио! — приказал барон вполголоса, и фельдфебель, вместо того чтобы выключить его сразу, стал двигать рычажок.

Кумахер уже почти ничего не соображал. Стрелка быстро двигалась по шкале, и вдруг… и вдруг на всю пещеру загремела наигрываемая на губной гармонике:

Я танцую, ой-ра, ой-ра! Я танцую, ой-ра, ой-ра!

— Нечего сказать, подходящий мотивчик для теперешней обстановки! — вздохнул Фламмери, обессилевший от волнений и ползания. — Как на заказ!.. Вы с ума сошли?! Боже, барон сошел с ума!.. — крикнул он тотчас же, увидев, что Фремденгут стремительно вскочил на ноги и бросился выдергивать засов из двери. — Удержите его!..

Но, прежде чем Кумахер успел подняться с земли, Фремденгут распахнул дверь и выскочил на воздух.

В пещеру с рыдающим воплем прорвался Розенкранц и плюхнулся на пол рядом с Фламмери.