Я бы добавил еще насилие и секс.
Все присутствующие изумленно уставились на него.
— Я же сказал — «бы». «Добавил БЫ», — смущенно поправился Перескоков. — Но не добавлю. Потому что все мы — люди добрые, и демонстрировать насилие и секс, к сожалению, не можем…
— Мы-то не можем?! — вскочил Стас.
— Тихо, тихо, тихо! — воскликнул Перескоков, выскочив из кресла и спрятавшись за спинку. — Мы знаем, какие вы способные, лично я это — во как прочувствовал, — провел он ладошкой по горлу, — но народ нынче не тот! Народ Нынче хлипкий. Никому теперь это не понравится.
— Вот и не морочь тогда нам головы! — сказала Самогудова, презрительно передразнив: — «Генеральный продюсер»! Тоже мне!
— Но в чем Веня прав, — вмешался носатый, — что в основе имиджа обязательно должно лежать что-то ужасно гадкое.
— А названия не достаточно? — спросил я с надеждой.
— Что ты! — жеманно махнул тот ручкой. — Не название делает группу, а группа название. Какой-то беспредельный экстрим должен быть в самом вашем поведении. Пошлых дураков на сцене — каждый первый, а нам надо угодить в яблочко.
— Лично нам надо найти Леокадию! — напомнил я.
— Мы помним, — заверила примадонна, — но мы ведь уже договорились, что для этого вы должны перещеголять ее в популярности. И для верности можно нарушить какие-то ее права, тогда она сама вас найдет.
— Что значит «какие-то»? Авторские, конечно, — дополнил Шпулькин. — Уж я-то в этом деле ас!
С презрительной улыбочкой прима покивала, как бы говоря, «вот и я о том же, умник…».
— Точно! — воскликнул Перескоков. — Как я сам не додумался, коллега! Нужно тупо петь ее песни! Такого никто безнаказанно не оставит.
— Ее песни?! — скривился Стас. — Мы — ее песни?!
Издевательски вихляя тазом, он заголосил на музыку «Кис-кис, брысь»:
Он остановился, и в комнате повисла напряженная тишина. Наконец, ее прервала прима, прошептав:
— Гениально.
— То, что нужно, — тихо подтвердил Грелкин и смачно щелкнул пальцами.
— Записано! — сообщил Перескоков, помахав телефоном.
— Придумал! — заявил носатый.
— Ну, что ты еще придумал? — уставился на него Шпулькин.
— Я придумал, какой гадости подпустить, чтобы уж наверняка.
— Ну? — обернулась к нему прима.
— Тема энуреза, — зловеще произнес тот.
— О! — даже на миг не задумавшись, блаженно закатил глаза Перескоков. — Вот что значит профессионализм. В десятку! Нельзя насилие и секс — пусть демонстрируют на сцене волеизлияние и мочеиспускание!
— И призывают к этому зрителей, — прозорливо кивая, добавила прима.
Внезапно глаза Перескокова округлились, и он вдохновенно промолвил:
— Борьба добра со злом. Хит всех времен и народов «Ночной позор»…
Тут только мы со Стасом осознали, что нелепая шутка заходит слишком далеко. Переглянувшись, мы заорали хором:
— Мы не будем мочиться на сцене!
Акулы шоу-бизнеса глянули на нас так, словно это пищали комары, и прима сказала Перескокову:
— Веня, ты пока уведи ребятишек.
— Все-все-все, мальчики, — вскочил продюсер, схватил нас за руки и куда-то поволок. |