Орнелла и Андреа онемели от удивления, когда увидели новенький кавалерийский карабин. В отличие от пехотных и драгунских мушкетов это оружие было небольшим и сравнительно легким.

Оно показалось Орнелле изящным хищным животным; девушка с восхищением и опаской провела пальцами по стволу и спросила у матери:

— Где ты его взяла?!

— Я ездила в Аяччо, — ответила Беатрис, и в ее мрачных глазах вспыхнуло темное пламя.

— Но такое ружье наверняка стоит кучу денег!

— Я продала Фину. А еще заложила наш дом.

— Фину! — Орнелла застыла. — И… дом?! Значит, теперь нам негде жить?!

— Пока мы можем в нем жить. Остальные деньги я заняла.

— И как мы будем их отдавать?

Во взоре Беатрис появился укор.

— Разве это имеет значение?

Орнелла не знала, что сказать. Она не любила этот похожий на высохшую ракушку дом, однако сейчас почувствовала, что у них с братом отняли последнее, что они имели.

Андреа, которому предназначался дорогой подарок, тоже молчал. Он видел перед собой то, чего не пожелал бы узреть и врагу. Мать выглядела изможденной и вместе с тем пылала, словно факел. Ее ноздри раздулись, глаза широко раскрылись, пальцы хищно переплелись, будто готовые задушить врага. Ненависть разлилась по телу женщины, словно яд, пропитала ее сердце, отравила душу.

— Из него не так уж сложно стрелять, — сообщила Беатрис. — Можно спокойно попасть в цель даже с двухсот шагов.

— В человека? — уточнила Орнелла.

Андреа вздрогнул. Он не понимал этой разрушительной бесчувственности, слепой одержимости жестоким желанием.

Беатрис сурово посмотрела на сына.

— Главное решиться в первый раз, а потом все будет просто. — Она протянула ружье Андреа. — Завтра тебе исполнится шестнадцать. Я сдержала обещание. Теперь ты сможешь исполнить свой долг.

Андреа взял мушкет и ощутил его мертвый вес, как ощутил гнет судьбы, тяжесть неумолимого рока. У него не было и не могло быть свободы выбора, свободы воли, он принадлежал семье, был опутан сетями невидимой тайной войны.

— Надо отлить побольше пуль, — деловито произнесла Орнелла, и мать согласно кивнула.

— Почему ты интересуешься оружием? — спросил Андреа сестру, когда они остались одни.

Орнелла рассмеялась, и это был смех человека, который знает, чего хочет от жизни.

— Кто знает, быть может, я тоже сумею убить кого-нибудь из Гальяни!

Юноша вспомнил красивую, нарядную девушку, идущую в церковь рядом с молодым офицером в ярком мундире, ее задорный и вместе с тем обидный смех.

— Кого? Бьянку?

Орнелла нахмурилась.

— Эту белоручку? На что она мне сдалась! Я говорю о ее братьях.

Девушка сделала вид, что прицеливается и стреляет; при этом ее неподвижное загорелое лицо было красиво пронзительной мрачной красотой. После она легко вскинула ружье на плечо и улыбнулась брату.

— Ты никогда не задумывалась о свадьбе? — вдруг спросил Андреа.

— О чьей?

— О своей собственной.

Она прищурилась, а ее губы презрительно растянулись.

— С кем?

— Не знаю. В деревне много парней.

— Все они — приспешники Гальяни. Я никогда не выйду ни за одного из них, — отрезала Орнелла.

Андреа молча повернулся и направился к морю. Он не знал, с кем поговорить о своих желаниях, о своих муках, о своей зависимости. Он знал: чтобы не быть одиноким, надо любить, а не ненавидеть, но, похоже, этого не могли понять ни его мать, ни его сестра.

Очутившись на берегу, он нашел тихое местечко и, нашарив в кармане кусок вчерашнего хлеба, принялся кормить рыб.