— Моя дочь спрашивала меня, правда ли, что в Аяччо родился Бонапарт? — наконец промолвил Леон.

— Правда. Представьте себе, его дом ничем не отличается от остальных, — сказал Винсенте, пригубил вино и добавил: — Говорят, Бонапарт позабыл о своем народе. Хотя на самом деле мы должны быть благодарны, императору хотя бы за то, что отныне корсиканцам, кажется, ничего больше и не нужно, кроме как быть корсиканцами! А еще он показал людям, что значит верить в свою звезду. Его пример зажег в молодых людях желание перебороть судьбу, доказать миру, на что они способны.

— Наша судьба — часть Божьего замысла. Нельзя становиться пленниками дерзких желаний и напрасных грез, — сказал Леон.

— Так же, как и опасно сковывать молодежь бесконечными запретами. Рано или поздно всякий человек пытается разорвать путы, — заметил Винсенте, и Бьянке почудилось, будто она никогда не слышала более мудрых слов.

— Главное не забывать о семье. Пример Бонапарта это доказывает. Для настоящего корсиканца семья — превыше любого золота и всех бриллиантов мира.

— Мадемуазель Бьянка — ваша единственная дочь? — поинтересовался Винсенте.

— Кроме нее у меня есть еще сын Данте, он на год старше, — ответил Леон.

Ни слова о Джулио и Дино! Только теперь Бьянка по-настоящему ощутила, насколько сильно уязвлен и унижен отец поступком своих сыновей.

Далее речь пошла о нынешнем урожае и ценах на вино, но она видела, что эта тема, хорошо знакомая и близкая отцу, совершенно не интересует Винсенте. Они разговаривали долго, опустошая стакан за стаканом, и постепенно к Леону вернулось превосходное расположение духа. Под конец вечера синьор Маркато спросил:

— Где вы остановились?

— У дальних родственников. Там тесновато, и я предпочел бы не обременять людей, но в Аяччо трудно найти что-то другое.

— Согласен. Если бы у меня было больше свободного времени, я бы открыл здесь гостиницу с пансионом, как это принято во Франции, — сказал Винсенте и добавил: — Вы окажете мне честь, если завтра утром согласитесь посетить мой дом.

Он выжидающе смотрел на Леона, и Бьянка видела, что в душе отца идет борьба. Завтра утром он собирался уехать, о чем накануне объявил дочери и работникам.

— Хорошо, — медленно проговорил отец, — это будет честь и для нас.

Ночью Бьянка не могла заснуть. В семье дальних родственников Леона, которая приютила их на ночлег, было много народа, и девушку уложили между двух немолодых тетушек, вероятно, для того, чтобы они охраняли ее честь.

Это был старинный дом, с дверью, пробитой столь высоко от земли, что в помещение можно было забраться лишь по шаткой приставной лестнице: так давно не строили даже в Лонтано. Перед окнами были навесные бойницы, предназначенные для защиты семьи от нападения соседей. При лишнем напоминании о том, что корсиканцы только и думают, как бы устроить засаду и пристрелить кого-нибудь из-за угла, Бьянка недовольно поморщилась.

Городок погрузился в глубокий сон. Кроме далекого шума прибоя, с улицы не доносилось ни звука. Тетушки мирно похрапывали. После долгой ходьбы тело Бьянки ломило от усталости, но голова оставалась удивительно ясной. Внезапно она поняла, почему отец хочет для нее лучшей доли. Она сама желала ее для себя, ибо каково прожить жизнь, наблюдая, как она постепенно теряет краски, чтобы в конце концов превратиться в унылое существо, от черных одежд которого веет смертью!

Бьянка осторожно выбралась из постели и попыталась выглянуть в окно.

Кто смотрел на людей из звездных глубин? Были ли звезды похожи на бриллианты или на слезы? Она никогда не задумывалась об этом.