|
Единственный слуга Санчо годился только на то, чтобы сварить кофе. Этого раба даром отдал своему шурину Вальморен, потому что продать такого слугу было невозможно: его никто бы не купил. Он упал с крыши и стал слаб на голову — ходил и смеялся. Недаром Гортензия Гизо не могла его выносить. Санчо же его терпел и даже испытывал к нему некоторую симпатию — за качество его кофе и потому, что тот не воровал сдачу, когда ходил за покупками на Французский рынок. Виолетту этот человек беспокоил: она считала, что он за ними подсматривает, когда они занимаются любовью. «Это твои домыслы, дорогая. Он такой тупой, что ему мозгов и на это не хватит», — успокаивал Санчо свою любимую.
В это самое время Лула и Тете посиживали в плетеных креслах на улице, напротив дверей желтого дома, как делали все соседки в округе. Звуки музыкальных упражнений на фортепьяно нарушали спокойствие осеннего вечера. Лула с полуприкрытыми глазами покуривала свою сигару черного табака, наслаждаясь покоем, которого жаждали ее кости, а Тете шила детскую распашонку. Живот еще не обозначился, но она уже объявила о своей беременности узкому кругу близких и друзей, и единственной, кто был удивлен, оказалась Розетта, которая была настолько погружена в себя, что не обратила внимания на любовь своей матери и Захарии. Там и застал их Жан-Мартен Реле. Он не уведомил письмом о своем путешествии, потому что получил приказ держать его в секрете; к тому же письмо все равно пришло бы позже, чем он сам. Лула не ждала его, а поскольку прошло уже несколько лет, как она его не видела, то и не узнала. Когда он встал прямо перед ней, вся ее реакция свелась к очередной затяжке сигарой. «Это же я, Жан-Мартен!» — взволнованно воскликнул юноша. Этой огромной женщине потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть его сквозь дым сигары и понять, что это и вправду ее мальчик, ее принц, свет ее старых глаз. Ее счастливые крики сотрясли улицу. Она обхватила его за талию, оторвала от земли и принялась покрывать поцелуями и слезами, пока он тщетно стремился сохранить достоинство, балансируя на кончиках пальцев. «А где маман?» — поинтересовался юноша, едва смог освободиться и поднять с земли свою потоптанную шляпу. «В церкви, сынок, молится за спасение души твоего покойного отца. Пойдем в дом, я приготовлю тебе кофе, пока моя подруга Тете сходит за ней», — ответила Лула, даже не запнувшись. И Тете побежала к дому, где жил Санчо. В гостиной Жан-Мартен увидел одетую в голубое девушку, которая с чашкой на голове играла на пианино. «Розетта! Посмотри, кто пришел! Мой мальчик, мой Жан-Мартен!» — раздался пронзительный крик Лулы вместо представления. Розетта прервала свои музыкальные экзерсисы и медленно повернулась. Они поздоровались: он — сдержанным кивком и щелканьем каблуков, словно на нем все еще была военная форма, а она — хлопаньем своих жирафьих ресниц. «Добро пожаловать, месье. Не проходит дня, чтобы мадам и Лула не упомянули о вас», — произнесла Розетта с напускной вежливостью, которой ее научили урсулинки. Но точнее сказать было нельзя. Воспоминание о парне плавало по дому, словно призрак, и, слыша о нем так много, Розетта уже была с ним знакома. Лула взяла у Розетты чашку и отправилась наливать кофе; со двора слышались ее радостные восклицания. Розетта и Жан-Мартен молчали, сидя на краешке своих стульев, и украдкой бросали друг на друга взгляды с чувством, что они уже были знакомы и раньше. Двадцать минут спустя, когда Жан-Мартен принимался за третий кусок пирога, вошла, задыхаясь, Виолетта, а вслед за ней и Тете. Жан-Мартену мать показалась еще более прекрасной, чем он ее помнил, и он не стал задаваться вопросом, отчего она пришла с мессы растрепанной и в плохо застегнутом платье. Тете с порога наблюдала за этой забавной сценой: смущенный парень, которого мать осыпает поцелуями, не отпуская его руки, а Лула щиплет за щеки. |
