— А это во сколько мне обойдется?

— Договоримся, когда Тете будет готова.

Три дня спустя Тете впервые использовала голос, чтобы спросить, верно ли, что этот господин и будет ее хозяином: она-то думала, что Виолетта купила ее для себя. «Не задавай лишних вопросов и не думай о будущем. Для рабов существует только сегодня», — объявила ей Лула. Восхищение, которое Тете испытывала по отношению к Виолетте, сломило ее сопротивление, и вскоре она с энтузиазмом включилась в жизненный ритм этого дома. Она ела с жадностью, как любой, кто раньше жил впроголодь, и уже через несколько недель ее скелет оброс каким-никаким мясом. Она жаждала учиться. Ходила за Виолеттой как собачонка, пожирая ее глазами и лелея в глубине души неисполнимое желание — стать как она, такой же красивой, элегантной и самое главное — свободной. Виолетта научила ее сооружать замысловатые модные прически, делать массаж, крахмалить и гладить тонкое нижнее белье и всему остальному, что могло бы потребоваться от нее будущей хозяйке. По мнению Лулы, не стоило так уж стараться, ведь испанки не отличались утонченностью француженок и были очень непритязательны. Она своими руками сбрила с головы Тете грязную копну волос и заставляла ее часто мыться — привычка, совершенно незнакомая для девчушки, потому что мадам Дельфина полагала, что вода ослабляет организм; она и сама ограничивалась тем, что проводила влажной тканью по потаенным уголкам своего тела и обливалась духами.

Лула и Тете едва-едва помещались вдвоем в той каморке, в которой обе спали. Чувствуя, что девчонка заполнила собой все вокруг, Лула изводила ее приказаниями и руганью и скорее по привычке, чем по злобе частенько, когда Виолетты не было дома, отвешивала ей подзатыльники, но зато не скупилась на еду. «Чем раньше ты потолстеешь, тем раньше отсюда уйдешь», — говорила Лула девочке. Со старым Оноре, когда он робко приходил к ним с визитом, она, наоборот, была воплощением любезности — провожала его в гостиную, усаживала в лучшее кресло, подносила хорошего рома и слушала затаив дыхание его разговоры о барабанах и артрите. «Этот Оноре — настоящий месье. Как бы мне хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из твоих друзей был таким же хорошим, как он!» — говорила она потом Виолетте.

Зарите

Какое-то время, недели две-три, я и не думала убегать. Мадемуазель была веселой и красивой, и у нее полно платьев самых разных цветов, пахла она цветами, по вечерам выходила из дома и проводила время со своими друзьями, которые потом приходили к нам и делали то, за чем пришли. Я в это время зажимала уши, спрятавшись в комнатке Лулы, хотя все равно было слышно. Когда мадемуазель просыпалась, что-то около полудня, я приносила ей на балкон, как она мне велела, полдник, то есть ее завтрак, и вот тогда она рассказывала мне о своих праздниках и показывала подарки от своих обожателей. Я полировала ей ногти кусочком замши, и они получались блестящие, как внутренность ракушки, расчесывала ей волнистые волосы и растирала ее кокосовым маслом. Кожа у нее цвета creme caramel, десерта из молока и яичных желтков, который несколько раз, за спиной у мадам Дельфины, готовил для меня Оноре. Я быстро всему научилась. Мадемуазель говорит, что я способная, и никогда меня не бьет. Я бы, может, и не сбежала, если бы она была моей хозяйкой, но она всего лишь обучала меня, чтобы потом я служила какой-то испанке на далекой от Ле-Капа плантации. В том, что хозяйкой будет испанка, не было ничего хорошего. По словам Лулы, которая знала все на свете и была гадалкой, она по моим глазам поняла, что я собираюсь сбежать, еще до того, как я сама это решила, и предупредила мадемуазель, но та к ее словам не прислушалась. «Мы потеряли кучу денег! Что же теперь делать?» — воскликнула Лула, когда я исчезла.