– Ладно. Поезжай, – сказал Томас Хадсон. – А лодку их подорви.

– А как ты думаешь, что я там собираюсь делать? По пляжу гулять?

– Ну, если ехать, так поезжай.

– Том, у тебя сейчас поставлены два капкана. Один на катере, другой здесь. Ара с тобой куда угодно поедет. Потерять ты можешь только пушечное мясо – одного морского пехотинца, белобилетника. Чего же ты, в самом деле?

– Хватит болтать, – сказал Томас Хадсон. – Проваливай к чертовой матери, и да благословит тебя господь дерьмовым венцом.

– Подыхай поскорее, – сказал ему Вилли.

– Ты, я вижу, в форме, – сказал Томас Хадсон и быстро объяснил Аре по-испански, что им предстоит делать.

– Не беспокойся, – сказал Вилли. – Я из положения лежа все ему объясню.

Ара сказал:

– Я скоро вернусь, Том.

Томас Хадсон увидел, как Ара запустил мотор и как шлюпка отошла от шхуны, увидел широкую спину и черные волосы Ары, сидевшего на корме, и Вилли, лежавшего на дне шлюпки. Вилли перевернулся на бок, и голова его пришлась вровень с ногами Ары, так что теперь они могли переговариваться.

Хороший, смелый, беспутный сукин сын, подумал Томас Хадсон. Старина Вилли. Он подтолкнул меня, когда я уже начал сдавать. Крепкий моряк, даже покалеченный моряк – это в нашем поганом положении лучшее, что может быть. А положение у нас поганое. Желаю вам удачи, мистер Вилли. И не подыхайте, пожалуйста.

– Как ты там, Генри? – тихо спросил он.

– Хорошо, Том. Какую Вилли доблесть проявил – сам вызвался ехать на остров.

– Доблесть? Он и слова такого не знает, – сказал Томас Хадсон. – Просто решил, что это его долг.

– Я жалею, что мы с ним не дружили.

– Когда дело плохо, тогда все мы дружим.

– Отныне я буду дружить с ним.

– Отныне мы все собираемся много чего свершить, – сказал Томас Хадсон. – Уж скорее бы оно наступило, это «отныне».

Они лежали на горячей палубе, наблюдая за островом. Солнце сильно припекало им спины, но ветер охлаждал. Спины у них были почти такие же черные, как у индианок, которых они видели сегодня утром на дальнем острове. Кажется, что это было давным-давно, как и вся моя жизнь, подумал Томас Хадсон. И это, и открытое море, и длинные рифы с разбивающейся о них волной, и темный бездонный тропический океан за ними – все было сейчас так же далеко от него, как и вся его жизнь. А ведь с таким бризом мы могли уйти в открытое море и выйти на Кайо Франсес, и Питерс ответил бы на их позывные, и мы сегодня вечером уже пили бы холодное пиво. Не думай об этом, сказал он себе. Ты сделал как должно.

– Генри, – сказал он. – Как ты там?

– Великолепно, Том, – очень тихо ответил Генри. – Скажи, осколочная граната может взорваться от того, что перегрелась на солнце?

– Никогда не видал такого. Но, конечно, солнечный нагрев может повысить чувствительность ее запала.

– Надеюсь, у Ары есть вода, – сказал Генри.

– Они с собой брали воду. Ты разве не помнишь?

– Нет, Том, не помню. Я был занят собственным снаряжением и не обратил внимания.

Тут сквозь шум ветра они услышали стрекот подвесного мотора. Томас Хадсон осторожно повернул голову и увидел шлюпку, огибавшую мыс. Она высоко поднимала нос над водой, на корме сидел Ара. На таком расстоянии уже можно было разглядеть его широкие плечи и шапку черных волос. Томас Хадсон опять повернулся лицом к острову и увидел, как из рощи в самой его середине поднялась ночная цапля. Потом он увидел, как две каравайки тоже поднялись, описали круг и – сперва быстрые взмахи крыльев, потом планирующий спуск, потом опять быстрые взмахи крыльев – улетели по ветру в сторону маленького острова.