Он издал резкий смешок.

- Ну, если ты так говоришь.

От его самодовольного выражения в груди вскипела ярость.

- Все кончено.

- Черта с два, - прорычал Хадсон. Когда он потянулся к ней, она отшатнулась. - Не делай этого, Алли.

- Я ничего не делаю, Хадсон. Ты сам разбил мне сердце.

Алли услышала, как Хадсон резко втянул воздух, но прежде чем он успел что-то сказать, из-за угла появился Колин.

- Вот вы где, - обнаружив ее с другим генеральным директором Ингрэм, он замер на месте. - Мистер Чейз, я не знал... - он умолк на полуслове, заметив их эмоциональное и физическое противостояние. - Все в порядке?

- Все в норме, - сказал Хадсон, награждая ее нового ассистента взглядом, который запугал бы большинство мужчин. Но Колин даже не дрогнул и не сошел с места, вновь подтверждая, что инстинкты Алли были правы с самого начала.

Спустя пару напряженных моментов противостояния двух мужчин, Колин переключил внимание на Алли.

- Они вот-вот начнут презентацию. Могу задержать их, если вам нужно немного времени.

Алли посмотрела на Хадсона и, не отводя взгляда, ответила:

- Нет, мы закончили, - она повернулась и направилась вслед за Колином к ресепшену. Взгляд Хадсона прожигал ее спину, но она подавила желание обернуться.

Закончив выступать с речью, когда толпа встала, аплодируя, она не могла не заметить пустой столик в передних рядах.

(2) Жорж-Пьер Сёра́ - французский художник-постимпрессионист, основатель неоимпрессионизма, создатель оригинального метода живописи под названием 'дивизионизм', или 'пуантилизм'.

Глава 8

Хадсон остановился перед лифтом и засунул руки в карманы, полы его темно-синего плаща от Армани разошлись в стороны. Его взгляд был прикован к винтажной круговой шкале примерно 1930-х годов, которая медленно отсчитывала этажи. Стальные тросы с грохотом поднимали лифт все выше и выше по небоскребу, возведенному после эпохи Великой Депрессии и напоминавшего мужчину, который предпочитает гордиться внешним видом, нежели образовывать стабильную инфраструктуру. Хадсон был противником этой теоретической хрени. Но какая же ирония - пританцовывая на зыбучем песке, он вынужден был сохранять невозмутимое лицо.

Указатель продолжал скользить по полукругу, и с каждым этажом Хадсон продолжал обдумывать свое последнее слияние. Оно было глазурью на гребаном торте его портфолио, и он должен быть безумно счастлив. Но он не хотел очередного слияния на миллиарды долларов. Нет, чего он хотел, в чем нуждался - это женщина, которая избегала его любыми способами. А когда она все же встречалась с ним суровым взглядом, ее боль моментально отдавалась в его груди, раскалывая сердце на куски.

Короче говоря, его победа обернулась личной потерей, и от осознания этого скручивало живот.

Рядом несколько дорогих костюмчиков, собравшись в кучку точно питбули, вели обманчиво спокойную беседу. Хадсон знал, что ему стоило присоединиться к их понедельничному ритуалу, но в этот момент мог думать лишь об Алли и о том, как она выглядела, стоя в коридоре Института искусств пятничной ночью. Она похудела, проклятье, слишком сильно похудела, и хотя острый язычок плевался огнем, навернувшиеся на глаза слезы выдавали боль, скрывавшуюся внутри.

Звонок лифта вернул его в реальность, и когда двери открылись, его взгляд наткнулся на худенькую фигуру Алли. Узел в груди скрутился еще сильнее, и словесная перепалка рядом превратилась лишь в белый шум. Она не отвела взгляда, и на секунду казалось, будто она готова драться с ним на кулаках. Не было ни одного шанса, что она будет с ним или простит его, и все же его тело с подростковым упрямством реагировало на нее. Но единственная эмоция, мелькнувшая в ее глазах - это злость, ранящая столь глубоко, что он ощущал ее костьми.