— Слушаюсь, великая княгиня, — повеселел мальчишка и перебежал к другой двери, в людскую.

Елена опять передернула плечами и, внезапно передумав, вернулась к повороту в глубину дома, дошла до «черной комнаты», шагнула туда. Склонившиеся над столом мужчины, оставшиеся в своем кругу в одних рубахах, удивленно подняли на нее глаза.

— Вон все отсюда! — рявкнула императрица, спокойно пересекла комнату, решительно обняла мужа, жарко, долго, страстно поцеловала его в губы, как когда-то давно, в первую встречу, когда оба они были рабами жалкого ордынского бея.

Егор ответил, тоже обнял, прижал к себе. Но когда она наконец-то отстранилась, все же спросил:

— Ты чего?

— Мне захотелось поцеловаться, мой любимый супруг, — поправила понизь она. — Или мне что, пажа завести для подобного услужения?

— Я тебе заведу! — Егор приподнял ее, крутанулся, поставил обратно, погрозил пальцем: — И думать не смей! Осерчаю…

— Я тебя, любый мой, ровно послы немецкие, токмо на приемах вижу, — покачала она головой. — Днем ты с боярами, вечером с чернью, ночью спишь. Вечером…

— Вечером ты сама бумажки перебираешь… — перебил ее Вожников. — Помнишь присказку: «С милым рай и в шалаше»? Выходит, не понимали мы до конца ее смысла. В шалаше, выходит, рай. А во дворце — одни хлопоты. Хочешь, бросим все да умчимся вдвоем к себе на Воже? Нет, не туда… В лес, на Тихвинку. Я срубик уютный сварганю, камышом да лапником покрою, печь черную сложу. И останемся только ты и я, и тишина окрест…

— Зачем лишние хлопоты, Егорушка? — улыбнулась великая княгиня, взяв его за руки. — Я тебя и во дворце люблю. Просто иногда по голосу твоему скучаю, да по рукам твоим, да по губам и объятиям.

— Нешто приснилось что-то и вчера ничего у нас не случилось? — прищурился Вожников.

— Вчера, позавчера, — пожала она плечами. — А до того тебя все лето, да весны изрядно, да всю осень и не слышно и не видно было. Примчался, приласкался — ан в глазах, вижу, новые помыслы горят, с места сорваться тянут. Да еще Айгулька твоя портретами на скуку свою намекает, да людишкам черным ты каждую минуту отдаешь, да стены рисуешь… Может, и верно, пажа от тоски бабьей завести? Немки сказывают, кастраты для баловства сего хороши. И выносливы зело, и голосом приятны.

— Хочешь, в следующий раз с собой тебя возьму?

— Вот, я же говорила! Ты уже о новом отъезде помышляешь!

— Думать я о чем угодно могу, Леночка. Но люблю-то только тебя!

— Поклянись!

— Вот те крест! — отпустив жену, перекрестился Егор.

— Да я и так знала, — наморщила носик княгиня Елена.

— Ты, и только ты… — Вожников пошел по пустой комнате, гася расставленные вдоль стен свечи. — И вообще. Работа не волк, в лес не убежит. И без меня сами все давно знают, что делать надобно. Пусть привыкают самостоятельно думать, без папочки.

Заперев дверь, он взял жену за руку, повел за собой дальше, в самый дальний край княжеской половины, к запретным для простых смертных покоям.

— Все! Сегодня весь вечер только ты и я!

— Постой, Егорушка… А ужин?

— Ну, так вели накрывать! Посидим вдвоем, хоть налюбуемся друг другом вдосталь.

Понятливая Милана быстро организовала для правящей четы именно тот стол, какой они хотели: курага, инжир, моченые яблоки и чернослив, мед с сыром, красное и белое вино, ягодная пастила и цукаты.