За длинным столом в кремлевском кабинете Сталина сидели маршалы Жуков и Конев, начальник Генерального штаба Антонов, начальник Оперативного управления Генштаба Штеменко, члены Политбюро.

По указанию Сталина Штеменко зачитал телеграмму, в которой говорилось, что формируется сводная группа англо-американских войск под командованием фельдмаршала Монтгомери для удара севернее Рура на Берлин.

Сталин обратился к Жукову и Коневу:

— Так кто возьмет Берлин, мы или союзники?

— Мы, — первым ответил Конев, — мы возьмем Берлин до союзников.

Жуков покосился на Конева. Все давно уже знали, что Сталин хотел, чтобы Берлин был взят им, заместителем Верховного Главнокомандующего.

Сталин предложил маршалам представить ему планы операции в течение двадцати четырех часов.

Начало операции было назначено на 16 апреля. Сталин дал Жукову и Коневу понять, что Берлин возьмет тот из них, кто первым ворвется в Берлин.

В Берлине многие ждали избавления от затянувшегося двенадцатилетнего гитлеровского кошмара. В одной семье муж и жена спорили, как писал потом американский писатель Корнелиус Райан, кто первым придет в Берлин — русские или американцы.

Жена говорила — русские и начала усиленно изучать русский язык по Берлицу. Муж был уверен, что Берлин освободят западные союзники, и изучал английский по американскому учебнику.

Черчилль вновь упрямо писал Эйзенхауэру:

«…Благодарю Вас еще раз за Вашу телеграмму… Тем не менее я еще более убежден в важности занятия Берлина, который вполне может стать доступным нам, в силу ответа Вам из Москвы, где в третьем абзаце говорится: «Берлин утерял прежнее стратегическое значение…» Я полагаю, что крайне важно пожать руку русским как можно дальше на востоке.

Получение Вашей дополнительной информации в значительной мере умерило беспокойство в наших штабах…»

Пятого апреля, за неделю до смерти президента Рузвельта, Черчилль писал ему, что считает «вопрос закрытым», подразумевая вопрос о Берлине.

В этот день, подтверждая свою верность ялтинским соглашениям, Советское правительство денонсировало советско-японский договор о нейтралитете от 13 апреля 1941 года.

7 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА

В этот день генерал Эйзенхауэр расписался в своей полной готовности нарушить решения Ялтинской конференции, определившей советскую зону оккупации Германии гораздо западнее Берлина. Он попытался захватить столицу Германии силами американо-британских войск. «Если после взятия Лейпцига окажется, — писал он в шифрорадиограмме объединенному штабу, — что можно без больших потерь продвигаться на Берлин, я хочу это сделать… Я первый из тех, кто считает, что война ведется в интересах достижения политических целей, и если объединенный штаб решит, что усилия союзников по захвату перевешивают на этом театре чисто военные соображения, я с радостью исправлю свои планы и свое мышление так, чтобы осуществить такую операцию».

Вот как он ценил лояльность русскому союзнику. Готов был предать его ради политических соображений. И даже «с радостью»!

12 АПРЕЛЯ 1945 ГОДА

Президент Рузвельт, сидя за столом, позировал художнику для портрета в Уорм-спрингс, штат Джорджия, и внезапно лишился сознания. Наступил коллапс. Не приходя в сознание, Франклин Делано Рузвельт через несколько часов умер.

Тринадцатого апреля в Москве везде были вывешены траурные флаги.

В Лондоне Черчилль предложил закрыть заседание палаты общин.

В Токио японский премьер удивил мир, выступив по радио и выразив «глубокое соболезнование» американскому народу, с которым Япония находилась в состоянии войны.

В Берлине, где после английской бомбежки пылали рейхсканцелярия и отель «Адлон» на Вильгельмштрассе, Геббельс позвонил Гитлеру в фюрербункер и сообщил ему, ликуя, о спасительном чуде.