— Многие друзы в Ливане, — рассказывал он, — производят впечатление совершенно диких людей. Тем удивительнее, когда они заговаривают на ломаном английском. Некоторые из этих кочевников умудрились побывать в Штатах и заработать небольшие деньги. Затем они вернулись домой, чтобы до конца жизни хвастать перед соплеменниками невероятными историями, привезенными из-за океана.

Я знал одного друза, который просто обожал рассказывать истории о Соединенных Штатах. Вот вам образец тех баек, которые он травит, сидя у костра и попивая любимый кофе. «Соединенные Штаты — это очень большая страна, в которой полным-полно людей и автомобилей. Народ там поклоняется великому вождю по имени Джордж Вашингтон. Когда этот человек родился, у его колыбели собрались все добрые джинны — чтобы одарить его всяческими талантами и добродетелями. Все они по очереди склонялись над младенцем и шептали благословения. Но один злой джинн воспользовался случаем и изрядно навредил бедному Джорджу Вашингтону — лишил его возможности лгать. Вот так и получилось, мои дорогие братья, что этот Джордж Вашингтон вынужден был всю жизнь говорить только правду».

Утром в поле нашего зрения показался южный берег Крита. На протяжении нескольких часов остров с неподвижными золотистыми облаками, окутывающими верхушки гор, маячил у нас по правому борту. Мы находились так близко, что можно было разглядеть солнечные узоры на зеленой и горчично-желтой почве, крутые склоны гор и глубокие лощины с протекавшими по дну голубыми ручьями.

Где-то посередине береговой линии, в нескольких милях к востоку от выдающегося мыса Литинас, я разглядел в бинокль темные бухточки, прятавшиеся среди холмов. Вход в них перегораживали один или два маленьких островка. Среди этих заливчиков прятался порт под названием Кали Лимнионес (что в Деяниях переводится как Хорошие Пристани), в котором останавливался корабль Павла перед тем, как потерпеть кораблекрушение на Мальте.

Пока я наблюдал за пенистым прибоем у берегов Крита, мне пришло в голову, что любовь к морю — современное чувство. Такие строки, как у Джона Мейсфилда:

вряд ли нашли бы отклик в душе наших древних предков. Подозреваю, что даже знаменитые аргонавты почувствовали бы приступ дурноты при звуках знаменитого морского марша «Жизнь на океанских волнах». В античную эпоху люди слишком были заняты тем, чтобы обезопасить себя и свои города от морских опасностей, чтобы любоваться морскими пейзажами, которые очаровывают наших современников.

Израильтяне ненавидели море и не скрывали своей неприязни. Морская стихия представлялась им монстром, противостоящим Божьей воле. В Ветхом Завете мы находим немало негативных сравнений, связанных с морем: например, нечестивцы сравниваются с «бушующими волнами», и это не единственный пример.

Что касается древних греков, они если и любили море, то хорошо скрывали свои чувства. Лично я не припомню каких-либо сентиментальных высказываний в отношении морской стихии. Римляне, со своей стороны, во весь голос заявляли об антипатии к океану и к кораблям. Сохранившиеся помпейские фрески наглядно демонстрируют отношение римлян к морю. Морю не полагалось быть грубым, безрадостным, пустынным.

Лукреций даже плавник, выброшенный на берег, рассматривал как предостережение простым смертным о готовящихся «каверзах моря». Овидий утверждал, что безопасность возможна лишь на суше. После своего изгнания он часто прибегал к метафорам, связанным с кораблекрушением, а его отношение к морю становилось все более унылым и неприязненным. Гораций, который также не скрывал своей ненависти к морю, утверждал, что лишь алчность или бедность могут подвигнуть здравомыслящего человека на морское путешествие. Цицерон, который много путешествовал морем, но всегда держался вблизи берега, жаловался, что на корабле его всегда одолевают болезни и скука.