– Не Дюрен, а Дюрер. Это великий немецкий художник эпохи Возрождения.

– Ну вот, сам говоришь – великий. Так посмотри его биографию и узнай, как звали папашу. А библиография вообще никуда не годится. Что это за Н.А. Рындин, 1908 год. Кто это может проверить, что он делал после революции. А твой поляк Тваровский не был часом в «Солидарности»? Ты можешь принести справку от посольства? В общем, так: все ссылки на книги, изданные до 45 го года убрать. В предисловии сошлись на последние постановления партии и правительства. На все исправления даю тебе месяц. Желаю тебе успехов, и чтоб знал в дальнейшем: главное – это политическая направленность.

Я пошел к своему редактору с тяжелым сердцем и начал ей излагать беспросветное содержание нашей беседы.

– А вы не переживайте, – скажу вам по секрету, что за месяц он все забудет. Так что мы минимум исправим, уберем обнаженную даму, да простит нам Дюрер, исключим старую литературу и все пройдет как по маслу. Сроки уже поджимают.

Действительно, когда я пришел к нему через месяц, он был уже в более благодушном настроении:

– Ты все исправил? Давай посмотрим выборочно. Нука, покажи предисловие. Ага, постановление о строительстве есть. Уже хорошо. Так, теперь посмотрим библиографию. Так, так, 1965 год, 1960 й, 1971 й… Вот видишь. Можешь, когда хочешь. Совсем другое дело. Голых баб нет? Остальное на твоей совести. Я подписываю, но надеюсь, что ты нас не подведешь.

И рукопись пошла в работу. ЛИТ (цензура), набор, верстка, корректура, правка и т. д.

Уже в Филадельфии, вспоминая об этом, я думал, каким длительным и мучительным был этот процесс. Передо мной лежат две маленькие дискетки. На них поместилась книга объемом 25 печатных листов, которую написали мы с Леночкой в Филадельфии и издали с помощью великолепного профессионала полиграфиста Исаака Вайнштейна.

Книга «Лики великих» о жизни и творчестве великих эмигрантов – деятелей искусства. На этой дискетке вся рукопись с иллюстрациями, заставками, обложкой и титульным листом. Ее можно взять и сразу передать в типографию.

LAS VEGAS

Мучительный процесс издания книги стал для нас в Филадельфии, с одной стороны, намного проще, с другой, – намного сложнее. Проще потому, что сам себе редактор, корректор, наборщик, художник, не зависишь ни от цензуры, ни от каких издательских деятелей в штатском. Никто от тебя не требует устанавливать имя и отчество Рембрандта, не ищет голых баб и не вымарывает иллюстрации с религиозной тематикой. Сложнее потому, что почти невозможно найти издателя, который бы хотел быть дистрибютором (реализатором) книги на русском языке. И самая малоприятная деталь состоит в том, что платить издателю нужно из собственного кармана.

– Я слышал, вы закончили книгу, – звонит вам такой издатель, в прошлом научный сотрудник, узнавший о вас с помощью непонятных источников. – Сейчас вы, наверное, не можете решить, куда ее нести и где ее издавать. Я вам хочу посоветовать принести ее мне.

Скажу без лишней скромности, что это дело у меня налажено. Дешевле чем я, у вас никто не возьмет. Если вам нужны рекомендации, я дам телефоны нескольких известных филадельфийских поэтов.

Недостатка в «известных» поэтах русская эмиграция не испытывает. Многие пожилые люди незнание английского компенсируют переходом на поэтический русский язык. Кроме того, приятно увидеть книжечку стихов, увенчанную собственной фамилией. Некоторые из них подвизаются в жанре поздравительных публикаций:

С юбилеем поздравляем,

Счастья в жизни тебе желаем,

Чтоб ты жила 120 лет на свете,

Твой муж, свекровь и твои дети.

В большом ходу также объемистые стихотворные адреса, зачитываемые на торжественных пьянках в русских ресторанах.