Эрик смотрел на меня во все глаза: до него только сейчас дошло, что все это было продумано заранее. А я, грубо нарушив корпоративную солидарность — подумать только, я собиралась похитить больную (пусть даже здоровую) из психушки! — хотела хотя бы частично искупить свою вину: конечно, дежурной медсестре и так влетит, но пусть они хотя бы не тратят часы на напрасные поиски пропавшей пациентки.

Софья Сергеевна переоделась фантастически быстро — но еще больше она нас удивила чуть позже, когда все было готово к побегу: она бросилась вниз по лестнице с такой скоростью, что мы за ней не успевали — и это с ее не до конца зажившим переломом! На первом этаже мы ее слегка притормозили, чтобы со стороны выглядеть как простые посетители, и привратнице не вздумалось нас задержать. На улице же Тинина мать, прихрамывая, и вправду побежала, и мы поддерживали ее под руки, чтобы она не упала.

— Помедленнее, — умоляла я. — Это территория больницы, бегущие люди туг вызывают подозрение.

Я знала, что вряд ли Софью Сергеевну так быстро хватятся, и погоня маловероятна, но все-таки чем черт не шутит…

— Надо было подъехать на машине прямо к корпусу, — сказал детектив, подхватывая старушку в тот момент, когда она споткнулась о выступающий булыжник и, издав непроизвольный стон, чуть не упала.

— Ты что, с ума сошел? (Я чуть не позабыла, что мы в сумасшедшем доме.) Что бы мы делали, если бы ворота закрыли?

Когда мы наконец уселись в Эрикову шестерку и он сказал:

— Мне кажется, Лида, что ты ошиблась в выборе профессии. Твое призвание — киднеппинг; и вообще, ты была бы гениальной преступницей, — в его голосе слышалось восхищение.

Но мне в ту минуту было не до комплиментов. Выяснилось, что растерявшаяся и перепуганная Тина — уж она-то была бы никуда негодной злоумышленницей — прихватила с собой не только расписку-признание, но еще и больничный халат; это было бы не так страшно, если бы в кармане его не лежали очки, одолженные Софье Сергеевне соседкой по палате.

— Я вернусь и оставлю вещи у входа в отделение, — с готовностью, но дрожащим голосом предложила она.

Я смерила ее взглядом: нет, в ее лихорадочном состоянии она могла только наделать глупостей. Непререкаемым тоном я произнесла:

— Тина, вас поймают и будут пытать, а вы этого не выдержите. Я сама сделаю все, что надо. А ты, Эрик, отъезжай от ворот и остановись где-нибудь на той стороне улицы. Тут мы уже вне больничной территории и никто, Софья Сергеевна, — слышите, никто! — не сможет вас поймать и водворить обратно — тем более, что с вами Эрик, он не даст вас в обиду. Ждите, я скоро вернусь, — это был настоящий приказ. Интересно, может, я гожусь на роль не просто рядовой разбойницы, но и главаря банды?

Я выскочила из автомобиля и, сжимая в руках злополучную расписку и очки, снова направилась к больничным зданиям. Как-то незаметно на смену лету, почти минуя осень, пришла зима, и лютый ветер сдувал последние пожухшие листья с деревьев.

Наверное, именно поэтому в саду практически никого не было — ни прогуливавшихся больных, ни их родственников, как это обычно бывает по воскресеньям в хорошую погоду. Я в своем роскошном пальто была чересчур заметна, но зато мне было тепло. Впрочем, очень скоро мне стало жарко, и даже слишком: по боковой тропе к главной аллее, по которой я шла, двигалась небольшая процессия: больные в выцветших ватниках поверх больничных пижам тащили бревно, как Ленин с членами ЦК на субботнике; их было человек шесть. «Трудотерапия», — подумала я; они шли мне наперерез, и я ускорила шаг, чтобы успеть проскочить перед ними.